Ласло Блашкович - Ожерелье Мадонны. По следам реальных событий

Почему я пью? Это что, начало какого-то анекдота? Меня не образумило то, что я задавил человека, и что помню это. Если я вам скажу, что избил отца, то вы подумаете, что речь идет о чтении, и укажете мне на пословицу про родителей, которых надо бить, пока они молоды, вернете меня под переплет. Легко говорить, тягаться с умом, но попробуй действительно что-нибудь сделать с собой, со своим происхождением, перестань смотреться в пустой загробный экран, прекрати дрожать.

Некий юноша, слушай меня внимательно, где-то в районе Лимана, возвращаясь поздним вечером из кино, застал на лестнице своего отца, отсасывающего у какого-то типа.

(Ну, и измена матери — повод для крика, для гамлетовских терзаний в гостиной. Но только представьте себе вашего папочку… Незабываемая картина, да?)

И это, говорю я, огромная проблема, имея в виду небрежность, которая приводит к незапертой двери подъезда вследствие ухода в отставку председателя домового комитета или старческого слабоумия коменданта. Был бы нормальный замок и исправный домофон, не было бы и детской травмы. И что значат несколько оплеух, красных перчаток, по сравнению с судьбой старого Карамазова? По сравнению с грудью Мадонны?

Хорошо, скажем, ты действительно детский писатель, а не маленький декламатор неудачных начал. Разве ты попал сюда не за то, что избил ребенка? Ошибаюсь: ты его ласкал. Нет? А как мы это покажем?

Поверь мне, иной раз я могу понять одержимость. И сам не переношу беспорядка. Того, содержательного. Не солнечное затмение, внезапную смерть, превращение в вампира или мелкую кражу. Не те чистые, обычные вещи, которые дети прячут на дне фальшивых коробочек и тайных шкатулок. Может, я сейчас излагаю слегка болезненную версию, исповедуюсь в мелкой одержимости или симпатичной мании?

Признаюсь, меня тоже что-то необъяснимое заставляет постоянно выравнивать тени на исписанной стене, которые после каждого мытья необратимо укорачиваются, после ежедневных зверств, которые нам приносят и сон, и бессонница. Это тихое сумасшествие логично. Писатели в тюрьме думают только о тюремных писателях. И тогда кажется нормальным, что меня будит расстроенный скрип пружин койки Андреутина, который сидит на ее краю и качает на коленях болезненного, почти слепого мальчика, который, как только у него спадет температура, станет Карлом Маем!

Или, нет, мой коллега-сокамерник поймал муху и зажал ее в кулаке, осторожно ослабляя давление. Сравнивать человека с мухой — меланхоличное общее место, но их конец совсем близок, их бог предсказуем, до него можно дотянуться свободной рукой.

Маленького Мая определим в учительскую школу, откуда он быстро сбежит, потому что сопрет часы у товарища. Будучи недоучившимся учителем, Карл украдет еще одни, хотя они стучали сипло, как песочные, а если упрямо останавливались, то их можно было сдвинуть чуть-чуть теплым дыханием, подтолкнуть слегка остывшим молоком, такая это была дохлятина, можно сказать, почти как живая, а наш окаянный положил на них глаз и опять обчистил соседа по комнате, понравилось в тюрьме, и вот, в конце своей кровавой сказочки, он с нами. Потом он воровал поэтически, из любви к искусству: детские коляски, бильярдные шары, деревянных лошадок, я не преувеличиваю, не домысливаю, любой ангел страшен. В тюрьме он придумал Виннету. И Тетушку Дролль, приличного кровожадного трансвестита, которого сочинил и сыграл в тюремном рождественском представлении.

В браке, говорят, жил целомудренно, ввязывался в спиритические сеансы, и однажды ночью едва не соскользнул туда, пока мы держались за руки, глубоко дышали, вызывали духов… У меня, у старика, воры выкрали быка, — причитал Иоаким, и на стол с неба внезапно упал золотой с ликом Тито, взревела траурная сирена, и заблудшая душа Карла Мая внезапно стала бледнеть.

Но как только воздушная тревога разогнала нашу маленькую противоестественную компанию, и все приготовились умереть в установленном порядке (в чем здесь тренировались с младых ногтей на занятиях по общенациональной обороне), я видел, как Андреутин вдохнул ту душу, которая быстро испарялась, и из-за всего, что после случилось, готов побиться об заклад, что она все еще где-то здесь, скорее всего, в носу, как щекочущий кусочек облака, или полип.

И это очень по-человечески, ухватиться за соломинку. Вы знаете, откуда родом Андреутин. Оттуда и эта униатская икона. Сокровища Серебряного озера. Слабеньким нужны родители, а здесь дело, признаюсь, изрядно запутанное. Не знаешь, кого лупить. Фуйка, Стрибер. Чудак из пенопласта. Поначалу, ей-богу, я думал, что он придуривается.

И кто теперь ему скажет прямо в лицо, что самые плохие детские писатели — сироты? Я? Тогда слушай, Андреутин, вполне закономерно, что эти сиротки становятся и наивными родителями: у них нет традиций, они свалились с неба.

Говоришь, детдомовцем был? Извини, но это еще больше осложняет дело. Ты отлично подтверждаешь мою теорию. Или мои фантазии, если тебе так приятнее. Проклятая эта Америка, мой дорогой. Ты можешь спасаться по-разному, но только смотри не ори: но я Карл Май! и пена выступит у тебя на губах. Так бывает. Этот старик, Иоаким, того гляди, загнется. Хорошо бы похоронить его вместе с его фараоном, а то получилась пустая трата времени, короткая настоящая загробная жизнь.

Мы еще сиживали в «Форме», когда кто-то тайком подменил портрет Тито на потрескавшейся стене. И кто знает, сколько поездов прошло мимо к тому моменту, пока мы обратили на это внимание. В то время Иоаким, разочарованный и подавленный, наглотался успокоительного, купленного на барахолке. Но как только закуковали на стене упомянутые часы, он передумал, выскочил из ванны, выбежал на улицу в мокрых трикотажных штанах и с пивным животом Архимеда вломился в отделение скорой помощи, истерически требуя, чтобы ему промыли желудок или поставили пиявки, и оказалось, что русские барыги накололи его, подсунув вместо снотворного просроченные витамины для крупного рогатого скота, такие большие шершавые таблетки, что он едва не удавился, глотая их без воды!

Ты такой судьбы хочешь, Чамил, идиот мой, не отчитанный?

Плохой из тебя выйдет отец. Мать? Думаешь, ты остроумный, именинничек? Высунь голову в окно подальше, не бойся. Видишь детей в парке? Думаешь, ты все знаешь? Ловят лягушек под листьями. Ловят лягушек и лижут их, в камышах полно лысых пятиконечных звезд. Откопали где-то (не кривись!), что яд на лягушачьих бородавках слегка галлюциногенный, и теперь все пионеры и молодежь обсасывают все, что квакает. Слышал, готовят паприкаш из сатанинского гриба, едят штрудели с ведьминым маком, лягушек облизывают. Когда ты сюда мою дочку привел, я ее едва узнал.