Элиф Шафак - Три дочери Евы

В следующие четверть часа политическая дискуссия продолжалась. Позы становились все более напряженными, лица – каменными, улыбки – натянутыми. Гости обсуждали будущее Турции, постоянно перемежая свою речь эмоциональными восклицаниями. Так как будущее Турции неразрывно связано с будущим всего земного шара, они не оставили в стороне проблемы Америки, Европы, Индии, Пакистана, Китая, Израиля, Ирана. Разумеется, никому доверять было нельзя, хотя одних стран следовало опасаться в большей степени, других – в меньшей. Все они ловко манипулировали своими марионетками и вели против Турции коварную игру, контролируя каждый шаг турецких политиков с помощью нечестной подковерной игры. Все эти люди, собравшиеся за изысканным столом, говорили о международных отношениях с настороженностью и опаской, словно речь шла о наркоманах и уличных бродягах, от которых в любую минуту можно ожидать злобного выпада.

Пери слушала, не проронив ни слова, хотя ее одолевали противоречивые чувства. Ей отчаянно хотелось вернуться домой, забраться в постель и, уютно устроившись под одеялом, почитать какой-нибудь роман в полном одиночестве. В то же время она укоряла себя за неумение наслаждаться теми удовольствиями, которые дарит ей жизнь, – чудесным вечером, вкусной едой, превосходным вином. Дочь часто упрекала ее за то, что она не умеет быть остроумной и веселой, и Пери не могла не признать, что упрек этот справедлив. А где-то в потаенных глубинах ее души зрело желание напиться до чертиков и разбить стоявший в ванной аквариум. Она никак не могла забыть ту историю, которую когда-то рассказал ей отец. О стае черных рыб, выедающих чернильные строчки стихов и глаза поэта.

В тот вечер Пери чувствовала, как Стамбул выгрызает ее душу.

Оксфорд, 2000 год

Жизнь в Оксфорде ничем не напоминала ту, что Назпери Налбантоглу вела прежде. Здесь было красиво, как в кино. Средневековые четырехугольные дворы, безмятежные сады, устремленные в небо шпили, зубчатые стены, просторные вестибюли, величавые часовни – все было выдержано в едином стиле, все дышало такой гармонией, что казалось тщательно продуманной декорацией к фильму, где Пери, начинающая актриса, играла главную роль. Как и положено восходящей звезде, она постоянно испытывала радостное возбуждение. Жила в предчувствии каких-то важных и счастливых событий.

Долгое время, просыпаясь по утрам, Пери ощущала необычайный прилив сил и желание своротить горы. Ей казалось, она способна достичь всего, чего только захочет. Она уже представляла, как останется в аспирантуре после окончания университета или найдет работу в какой-нибудь престижной международной компании. Заработает кучу денег и купит родителям большой дом на берегу моря – каждый из них будет занимать целый этаж, и они наконец перестанут ссориться. Преисполненный гордости отец повесит ее диплом магистра на стену в гостиной, рядом с портретом Ататюрка. По вечерам, провозглашая тост за национального героя, Менсур будет выпивать и за успех своей дочери.

Впечатлений было так много, что порой они утомляли Пери, и ей хотелось остановить кинопленку и немного передохнуть. В такие дни она становилась замкнутой, вялой и необщительной. Грандиозность стоявших перед ней задач подавляла ее, усилия, которые ей необходимо было предпринимать, казались чрезмерными, преподаватели – слишком строгими, их манеры – удручающе холодными и педантичными.

Очень скоро она поняла, что покупать футболки и плюшевых мишек с названием университета – дурной тон. Вся эта ерунда предназначалась исключительно для туристов. И все же против кружки она не устояла, решив, что непременно возьмет ее с собой, когда поедет на свадьбу брата, и подарит матери. Сельма наверняка поставит ее на полку рядом с фарфоровыми лошадками и книгами исламских проповедников.

Как-то утром, таким ранним, что на небе еще светила луна, Пери увидела из окна своей комнаты девушку, которая бежала размеренной трусцой через двор колледжа. На голове у нее были наушники от плеера, щеки горели румянцем. В Стамбуле Пери несколько раз пробовала заниматься бегом, несмотря на многочисленные препятствия в виде скверных тротуаров, выбоин на дорогах, машин, не желавших тормозить даже на пешеходных переходах, а главное, наглых мужских приставаний. Здесь все эти препятствия отсутствовали. В тот же день Пери купила спортивный костюм.

Путем проб и ошибок она выработала идеальный маршрут. Пересекала Хай-стрит неподалеку от моста Магдалены, бежала вдоль Мертон-филд, через луг колледжа Крайст-Чёрч, потом, если хватало сил, делала круг по аллее Аддисона и возвращалась домой. Иногда, чувствуя под ногами круглые булыжники мостовой, Пери воображала, что в конце одной из этих узких старинных улочек ее ожидают ворота в иное столетие. Сложнее всего оказалось соблюдать размеренный ритм во время бега, но, когда ей это удавалось, она могла бежать не останавливаясь почти целый час. После долгой пробежки волосы у нее становились мокрыми от пота, сердце колотилось как бешеное и ей вдруг начинало казаться, что еще чуть-чуть – и она переступит порог бытия и войдет в иное пространство. При этом она хорошо понимала, что для своего возраста думает о смерти слишком часто.

В Оксфорде бегали многие – студенты, преподаватели, сотрудники. Кому-то это доставляло удовольствие, для кого-то становилось тяжкой обязанностью, взваленной на себя по совету врача или из желания сбросить лишний вес ради милого друга или подружки. Пери завидовала более опытным бегунам, но в общем была вполне довольна своими достижениями. Она старалась не пропускать ни одного дня и, если не успевала утром, бегала в сумерках. Если же был занят вечер, она заставляла себя вставать с рассветом. Несколько раз – правда, слишком редко, чтобы это вошло в привычку – она бегала даже ночью. Тишину вокруг нарушали лишь звук ее дыхания и скрип гравия под ногами. Пери не сомневалась, что такая железная самодисциплина закалит ее не только физически, но и душевно.

Иногда, встречаясь с другим бегуном, она спрашивала себя: интересно, что он или она думает о ней? Скорее всего, ничего. Для Пери пробежка была временем, когда развеивались все ее страхи и опасения. Пробегая по тихим улицам, вдыхая влажный, дышавший близким дождем воздух, она ощущала такую легкость, словно груз тяжких размышлений никогда не лежал у нее на душе. Невозможно было поверить, что это она – Пери, Назпери, Роза – годами копила тревоги, коллекционировала их, как другие коллекционируют старинные монеты или почтовые марки. Она превращалась в беспечный дух, лишенный прошлого и каких-либо воспоминаний о нем.