Элиф Шафак - Три дочери Евы

Краем глаза Пери видела, как ее отец понурил голову, уставившись на цементный пол. Казалось, он хотел, чтобы пол провалился у него под ногами.

– Это ваш сын ни на что не способен, вот что я вам скажу! – продолжала мать невесты. – Если он не мужчина, зачем обвинять мою дочь? Лучше бы сыночка своего сводили сами знаете куда!

– Успокойся, женщина, – пробормотал отец невесты, судя по всему не разделявший обличительного пыла своей жены.

Но слова его только подлили масла в огонь.

– Не затыкай мне рот! – взвилась мать невесты. – Почему я должна прощать им наш позор!

Тут дверь распахнулась и появилась невеста. Ровным, неспешным шагом она подошла к ним. Мать бросилась к ней, колотя себя в грудь кулаками, как на похоронах:

– Цветочек мой, что они с тобой сделали! Да поглотит их грязь, в которой они пытались вывалять нас!

Не обращая внимания на мать, новобрачная двинулась к выходу. Проходя мимо супругов Налбантоглу и своего мужа, качавшего ногой так сильно, что скамья под ним скрипела, она устремила глаза в пространство, не желая удостоить их даже взглядом. Посмотрев на ее руки, окрашенные хной, Пери заметила на ладонях свежие багровые ссадины. Это потрясло ее больше, чем все остальные события этой тягостной ночи. Во время осмотра несчастная невеста так крепко сжимала кулаки, что поранила ладони ногтями.

– Ферида… подожди…

Пери впервые назвала ее по имени. До этого, говоря о ней, она употребляла слово «невеста» или просто «она», а в личном общении ограничивалась обращением «ты».

Ферида слегка замедлила шаг, но не повернула головы. Не останавливаясь, она вышла через автоматические двери. Родители бросились вслед за ней.

Пери чувствовала, как внутри ее кипит гнев на брата, чей эгоизм и недоверие к жене стали причиной несчастья, на родителей, которые не смогли предотвратить позора, на многовековую традицию, утверждавшую, что честь женщины находится у нее между ног. Но сильнее всего Пери злилась на саму себя. Она должна была помочь Фериде, но она этого не сделала. И это уже не в первый раз. В критические моменты, когда требуется проявить смелость и решительность, на нее нападает апатия. Словно чья-то невидимая рука щелкает выключатель, находящийся у нее внутри, и ее чувства начинают гаснуть, как лампочки, и мир вокруг расплывается, превращаясь в сгусток тумана.

Домой Налбантоглу возвращались одни, в том же минивэне, арендованном для свадьбы. Хакан сидел за рулем, Менсур – сзади, уставившись в окно, а Пери – рядом с матерью.

– И что теперь будет? – спросила Пери.

– Ничего не будет, иншаллах, – ответила Сельма. – Купим хорошие подарки – украшения, шелка, шоколад – и попросим прощения. Хотя, честно говоря, извиняться нам не за что, ведь это ей, а не нам взбрело в голову ехать в больницу.

Пери промолчала.

– Неужели их брак выживет после такого кошмарного начала? – спросила она через минуту.

Сельма криво усмехнулась. А может, просто свет уличного фонаря рассек ее лицо надвое, оставив одну половину в тени.

– Поверь мне, Периким, у них все наладится. Многие браки строятся и на более шатком фундаменте.

Пери повернулась к матери и посмотрела на нее, быть может вообще в первый раз за всю жизнь по-настоящему увидев ее. Никогда до этой минуты она даже не думала о том, что у родителей тоже есть свои тайны и что ее обожаемый отец не всегда был воплощением благородства, каким она его считала.

На память пришла свадебная фотография родителей, которую они держали не на виду, а в ящике комода. Менсур и Сельма, молодые, стройные, напряженно застыв перед объективом фотокамеры, стояли с каменными лицами, словно пришибленные тяжестью только что совершенного поступка. За их спинами виднелся идиотский задник с цветущими орхидеями и дикими гусями. На голове Сельмы еще не было хиджаба, зато ее украшал венок из маргариток – их пластмассовая красота была столь же искусственной, как и счастье молодоженов.

Пери схватила руку матери – скорее поддавшись порыву, чем осознанно – и крепко сжала ее. Только теперь она поняла, что ее мать, которую она всегда считала раздражительной и плаксивой, обладает немалым запасом внутренней прочности. Со своими душевными надломами Сельма справлялась так же незаметно, как и с домашними обязанностями. Тщательно собирала по кусочкам утраченную гармонию, как будто это были разбросанные по дому вещи.

Словно прочитав мысли дочери, Сельма сказала:

– Вера – вот единственное, что мне помогает. Тот, кто верит, может пройти через любые испытания. Нам неведомо, как много мы можем выдержать. Это знает только Аллах.

Пери знала: мать не кривит душой. Об этом говорил блеск ее глаз и вспыхнувший на щеках румянец. Вера, какой бы смысл Сельма ни вкладывала в это слово, позволяла ей жить, всецело полагаясь на Небесный промысел. Вместо того чтобы сделать ее слабой и безвольной, это придавало ей сил. Так что же такое религия? – размышляла Пери. Единственный источник силы для женщин, обреченных на бесправие в обществе, созданном мужчинами и для мужчин, или еще одно орудие для того, чтобы держать женщин в подчинении?

На следующий день Пери улетела в Англию. Десятки вопросов роились у нее в голове, и она никак не могла решить, стоит искать на них ответы или лучше забыть о них.

Стамбул, 2016 год

После разговора с матерью Пери спустилась по главной лестнице, украшенной псевдогреческими вазами, пересекла выложенный мраморной плиткой холл и вернулась в столовую. Из-за того что не удалось получить номер Ширин, она расстроилась, но вместе с тем даже испытала облегчение. Она совершенно не представляла, что скажет подруге юности, да и захочет ли та вообще ее слушать. Вскоре после отъезда из Оксфорда она несколько раз звонила Ширин, но разговора не получилось. Рана была слишком свежа, Ширин – слишком сердита. И хотя с тех пор прошло много лет, нет никаких гарантий, что все сложится иначе.

Оглушительный смех гостей резанул ее уши. Владелица рекламного агентства, стоявшая возле шкафчика с напитками, помахала ей рукой, приглашая подойти.

– Пока вас не было, я позвонила брату, – сообщила она, растянув губы в улыбке, не отразившейся в ее глазах. – Он очень обрадовался, узнав, что вы с ним учились в Оксфорде примерно в одно время. Наверняка у вас куча общих знакомых.

Пери старательно улыбнулась в ответ:

– Может быть. Хотя Оксфорд – большой университет.

– Я сказала брату, что у вас есть фотография того скандального профессора. Он очень удивился. – (Пери сжала губы, пытаясь не выдать волнения.) – Как его фамилия? Брат назвал ее, но я моментально забыла.

– Азур, – проронила Пери.

Это слово обожгло ей язык, точно искра.