Элиф Шафак - Три дочери Евы

Профессор продолжал буравить ее взглядом.

– Значит, вы совсем не опечалены тем, что не смогли провести каникулы со своей семьей?

– Нет, я имела в виду не это. – Пери была знакома с профессором несколько месяцев, но так и не смогла избавиться от ощущения, что он умышленно истолковывает ее слова превратно. – Я только хотела сказать, что это христианский праздник.

Неужели я опять сказала что-то не то, винила она себя. Ей приходилось подбирать слова с особой тщательностью, она словно шла по тонкому льду, прислушиваясь при каждом шаге, не затрещал ли он у нее под ногами.

Азур по-прежнему не сводил с нее глаз, их странный свет словно проникал в самую душу.

– Ваши родители правоверные мусульмане? – спросил он.

– Мама и один из братьев, – кивнула Пери. – Отец и другой брат – нет.

– А, вот оно, яблоко раздора! – В голосе Азура слышалось торжество человека, наконец отыскавшего недостающий фрагмент пазла. – Догадываюсь, вам ближе отец и старший брат.

Пери судорожно сглотнула:

– Да, вы правы.

Азур кивнул и вновь взялся за авторучку.

– А вы? – набравшись смелости, спросила Пери. – То есть я имела в виду, вы с семьей празднуете?

Поглощенный своим занятием, он, казалось, пропустил ее слова мимо ушей. Повторить столь дерзкий вопрос Пери не решилась. Несколько минут тишину в магазине нарушали только негромкое похрапывание старушки-покупательницы, сопение колли, скрип пера и тиканье напольных часов. Пери украдкой взглянула на Азура. Она заметила, как на какое-то мгновение напряглись желваки на его скулах, как взгляд стал рассеянным и отстраненным, но тоже лишь на миг. Почему-то все связанное с ним казалось ей эфемерным, недолговечным, временным. Ни прошлого, ни будущего – одно только настоящее, и то уже ускользающее прочь.

Азур отпил кофе и снова посмотрел на нее.

– Спиноза – вот и вся моя семья теперь, – сказал он.

«Теперь». Он произнес это так, что Пери сразу поняла: сама того не ведая, она приоткрыла запертую дверь в комнату, где жила печаль и куда ей хода не было.

– Простите, – пробормотала она.

Профессор вновь заскрипел пером.

– Давайте заключим соглашение, – предложил он, открывая очередную книгу. – Вы уже столько раз просили у меня прощения за все это время, что, даже если вы совершите что-нибудь действительно ужасное, я больше не хотел бы слышать от вас никаких извинений. Обещаете?

Она почувствовала, как заколотилось сердце, хотя и не очень понимала причин этого странного волнения. Такое соглашение отчего-то казалось не слишком честным, но она послушно кивнула:

– Обещаю.

– Вот и отлично. – Он подписал последнюю книгу и поднялся. – Спасибо за кофе.

– Я помечу подписанные книги стикерами, – сказала Пери.

– Очень любезно с вашей стороны, – улыбнулся он.

Они неторопливо пошли к выходу – длинноволосый профессор и его длинноволосый пес, за долгие годы дружбы ставшие на удивление похожими. У самых дверей Азур остановился и оглянулся на Пери:

– Вот что я хотел вам сказать. Завтра у нас небольшая вечеринка. Все очень просто, без протокола. Несколько старых друзей, кое-кто из коллег, помощников, один даже примерно ваш ровесник. Возможно, будет весело, возможно, скучно. В любом случае вы не должны встречать Новый год одна. Англия – особенная страна, иностранцы здесь чувствуют одновременно и упоительную свободу, и гнетущее одиночество. Не хотите присоединиться к нам? – Прежде чем она успела ответить, Азур вытащил блокнот, записал адрес и время, вырвал страницу и протянул ей. – Разумеется, решать вам, настаивать я не буду. Если надумаете, приходите. Только ничего не приносите. Ни цветов, ни вина, ни рахат-лукума. Только себя.

С этими словами он распахнул дверь и вышел. На улице шел снег. Снежинки бесцельно кружились на ветру, словно не падали с неба, а медленно поднимались с земли. Оксфорд напоминал волшебный город из стеклянного шара.

– Похоже на сказку, – произнес Азур, обращаясь то ли к собаке, то ли к Пери, то ли к себе самому.

– Очень красиво, – тихо сказала Пери, стоя в дверях.

А потом она сделала то, чего сама от себя не ожидала. Хотя было уже поздно, Азур собирался уходить, а она дрожала от холода в своем тонком джемпере, она вдруг заговорила о его книге. Слова лились из нее, помимо ее воли, смешиваясь с облачками пара от дыхания.

– Вы утверждаете, что наша жизнь – всего лишь одна из многих возможных жизней, которые мы могли бы прожить. Знаете, мне кажется, в глубине души мы все об этом догадываемся. Даже если все сложилось удачно – счастливый брак, блестящая карьера и все такое, – человек продолжает сожалеть об упущенных возможностях. И задается вопросом: как сложилась бы его жизнь, избери он иную тропу… или тропы, их ведь так много? А еще вы говорите, что наша идея Бога – это только одна из многих возможных идей. Поэтому, когда речь идет о Боге, бессмысленно цепляться за догму, хотя и верующие, и атеисты поступают именно так.

– Да, это правда, – кивнул Азур, глядя на нее с каким-то новым удивлением, словно эта неожиданная откровенность поразила и обрадовала его.

– Но вам наверняка известно, как много в этом мире таких, как моя мать, – продолжала Пери. – Они живут только верой и только благодаря вере считают свою жизнь осмысленной. Они убеждены, что их представление о Боге является единственно правильным. Вы хотите отнять у них то, на чем основано их существование: уверенность. Когда я смотрю на свою мать, то понимаю: вера – это спасательный круг, за который она цепляется, чтобы не утонуть в море скорби. Если отнять у нее веру, она сойдет с ума или умрет.

Азур долго не отвечал, но повисшее в воздухе молчание было не гнетущим, а легким и приятным, как дуновение теплого ветра.

– Я понимаю вас, – наконец сказал Азур. – Но приверженность одной идее, какой бы она ни была, – это всегда слабость. На мой взгляд, и абсолютное безверие, и абсолютная вера в равной степени сомнительны. Моя задача – впрыснуть неверующим дозу веры, а верующим – дозу скептицизма.

– Но зачем?

Взгляд Азура, казалось, прожигал ее насквозь.

– Затем, что я сторонник интеллектуального прогресса, а всякий абсолютизм его подавляет. – (Несколько снежинок опустилось на его волосы и шляпу.) – Видите ли, одни ученые склонны все разделять на категории, другие, наоборот, все смешивают и объединяют. А я хочу разбудить все свои чувства, как ваш любимый осьминог. Хочу избавиться от диктата единственного централизованного мозга. Хочу, чтобы поэзия была пронизана философией, а философия стала частью нашего ежедневного бытия. Люди привыкли считать, что на каждый вопрос необходимо дать ответ. Но вопросы гораздо важнее ответов! Я хочу, чтобы Бог принял в себя частицу дьявола, а дьявол – частицу Бога.