Иоан Поппа - Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа

То, что упразднили должность помощника ОДЧ, – правда, и я не лгу. Я оставляю их внизу и поднимаюсь наверх. Мертвецки пьяные резервисты валяются в коридоре или на кроватях, выставленных в холл. Нигде не видно ни одного офицера, потому что в такие ночи никто не остается в казарме. Повсюду говорят по-венгерски. Солдат, пьяный в стельку, мочится на стену.

Огромный венгр, пьяный, с усами, приближается ко мне, всматривается в меня налившимися кровью глазами, которые, кажется, меня не видят, а потом расстегивает штаны, пытаясь облегчиться в холле от выпитого. Во всех комнатах танцуют чардаш и румынские хороводы, керамическая плитка скрипит под ногами, дым в комнатах стоит коромыслом – хоть топор вешай. Во многих окнах стекла разбиты. Повсюду раздаются возгласы: «Даешь увольне-е-ение!»

В затемненных местах холлов (где находятся и кровати) и в темноте туалетов, куда я не рискую войти, слышатся стоны (гомосексуалисты не теряют времени). Разгул – всеобщий, и он охватил все многоэтажки колонии.

Один олтянин с третьего этажа, будучи пьяным, ударил кулаком в стекло при входе и лежит на полу в луже мочи и крови, с рукой, обернутой в полотенце, которое уже стало красным. При виде меня он приподнимается, опирается на стену и орет на меня. Потом просит у меня сигарету. Я останавливаюсь и даю ему сигарету. Он берет ее, разминает здоровой рукой и с ненавистью швыряет мне ее обратно, после чего снова падает на спину в лужу мочи.

На четвертом и пятом этажах ситуация такая же. Как будто бы все, что есть на свете дурного и гнилого, собралось здесь. Ферменты и неусвоенные отбросы, мерзкие составляющие, выделяющие вонючий, заразный гной, которые армия не может излечить, потому что для этого уже давно не существует никакого средства. Эта болезнь неизлечимая, изъян старый, который разрастался год от года, скрытые дефекты, бродившие, как тесто, при полном ведении наших командиров, которых интересует только продвижение по службе и карабканье в как можно более высокое кресло. Это мир гадкий и отвратительный. Единственное, что еще может вылечить его, – огонь.

Вокруг меня царит общий вой, смешанный со звуками рыганья и взрывами безумного хохота. Я вижу людей, которые бегают по холлам нагишом как угорелые, преследуемые другими, которые держат в руках ножи, и меня охватывает нервный смех. Возле меня останавливается разъяренный тип, который громко кричит по-венгерски, злобно глядя на меня: Holgoste! [43] Заткнись!

Я наступаю сапогами на осколки бутылки, которые хрустят под ногами, перешагиваю через лужи мочи, сумасшедшие выкрики и ругательства раздаются повсюду. Люди, пьяно раскачиваясь, ходят из комнаты в комнату или пробираются наощупь по холлам.

И внезапно меня охватывает бесконечная боль. Не знаю, является ли все, что я вижу вокруг себя, народом или это лишь подонки общества, народа, но я должен смиренно признать, что я офицер этого народа и должен этот народ защищать в лихую годину или во время войны и даже отдать жизнь за него!

Несколько лет назад, даже год назад, я был убежден, что если бы от меня потребовалось, я бы без колебаний принес эту жертву, но сейчас у меня уже нет такой уверенности.

Напротив, я знаю, что в этот вечер я попал туда, куда еще не попадал ни один из наших больших поэтов, художников, музыкантов, писателей, скульпторов, которые горячо пытались добраться до самых затаенных глубин нашего народа. Энеску [44] Джордже Энеску (Enescu; 1881–1955) – композитор, скрипач, один из крупнейших музыкантов первой половины ХХ века ( прим. ред. ). всю жизнь искал черты румынского национального характера. Чиприан Порумбеску [45] Чиприан Порумбеску (Porumbescu; урожд. Чиприан Голембиовски; 1853–1883) – один из самых известных румынских композиторов своего времени ( прим. ред. ). сочинил «Новолуние» [46] Оперетта на темы румынского фольклора (1882). . Эминеску [47] Михай Эминеску (Eminescu; 1850–1889) – поэт, классик румынской литературы ( прим. ред. ). и Александри рвали на себе подметки, собирая фольклорные сокровища нации, те, что иллюстрируют «мудрость и человечность румынского народа». Эминеску восторженно заявлял, что гений духа почерпнул его из народа, Кошбук гордился тем, что он плоть от плоти своего народа. Брынкуш [48] Знаменитый скульптор-модернист, более известен как Константин Бранкузи (1876–1957). чувствовал себя комфортно только с людьми низкого звания. Садовяну [49] Михаил (Михай) Садовяну (Sadoveanu; 1880–1961) – писатель, политический деятель. Член Президиума Румынии (1947–1948). Лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1961). Член Румынской Академии ( прим. ред. ). заискивал перед крестьянской беднотой. Григореску живописал телеги с волами, сапожников, вдевающих нитку в иглу, ангельских на вид крестьянок или цыганок-цветочниц, которые в его время не продавали напитки резервистам, но умело занимались проституцией и воровали по-черному, и он хорошо знал, что только это они и делали! Гога [50] Октавиан Гога (Goga; 1881–1938) – поэт, драматург, политический деятель. Премьер-министр Румынии (1937–1938). Член Румынской Академии ( прим. ред. ). слезно воспевал тяжелую жизнь батраков!

Разве не заявляли все наши художники, что их сжигало горячее желание дойти до основ жизни, до «низшего класса»? Разве не испытывали все они отчаяния, воспевая и изображая «простого человека»? Разве не стремились они заглянуть вглубь народной души, в самые затаенные ее уголки, в суть сознания народа, в его гений, его совесть? Я сейчас нахожусь «в глубинах души простого человека», о которых они так сильно мечтали, но совершенно не вижу того, что видели они.

И они, и Диккенс, и Гюго, и Фолкнер, и Эмиль Золя, и тысячи подобных им изображали жизнь простого человека, огрубленного трудом. Илья Репин писал бурлаков на Волге, низведенных до положения простых тягловых животных, истощенных и тянущих лямку, с покорными и погасшими очами; весь мир, рыдая, жалел добродушного негра Тома писательницы Гарриет Бичер-Стоу; но оказывается, что огрубление человека трудом и нищетой происходило совсем не так, как изображали они. Человек действительно становился животным, но не изможденным, забитым, конченым, достойным жалости, а сильной бестией, зверем, которого устыдился бы Создатель. Бог был прав, когда спалил Содом и Гоморру, потому что ничего другого он уже сделать не мог. И какую печаль должен был испытать Он, видя, что и те немногие, которых Он избрал, чтобы спасти, не заслуживали этого. Потому что жена Лота тут же нарушила Его запрет и оглянулась назад, обратившись в соляной столп, пьяница Лот напился до бесчувствия, а развратные дочери его спали с собственным отцом для того, чтобы произвести на свет потомков в языческом беззаконии.