Иоан Поппа - Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа

– Так. Значит, тебя зовут товарищ солдат резервист Стэнилоае Георге?

– Да, – удивленно произносит человек.

– У тебя вес – девяносто килограммов, да? – спрашивает командир, читая в тетради Чорнея.

– Да, – повторяет удивленно солдат.

– Рост – метр восемьдесят восемь, мочки уха прижаты… глаза… Подойди ближе, товарищ солдат… Так… Товарищ полковник Друмеза, подойдите и вы! Скажите мне, какого цвета глаза у солдата?

Главный инженер внимательно вглядывается.

– Голубые… светло. Светло-голубые, товарищ полковник.

Михаил сует ему тетрадь под нос:

– Что пишет Чорней в тетради?

– Пишет «голубые», и все.

Михаил подходит к Чорнею и бьет его тетрадью по лицу. Тетрадь падает вниз, прямо в грязь, а Михаил скрежещет зубами:

– Ах, бездари несчастные! Почему ты пытаешься мне лгать, товарищ капитан Чорней? Почему? Георгиу!

– Слушаюсь!

– Пиши: Чорней – три дня ареста за попытку ввести в заблуждение командира! Вы, товарищ-солдат резервист, можете идти!

Солдат отдает честь и отходит. А командир говорит:

– Уважаемые товарищи! Господи, так не пойдет! Нет! В этой части ленивым и разгильдяям, лишенным коммунистической сознательности, надо объявить террор! Террор!

– Товарищ полковник, и я как раз об этом тоже подумал, – слышится из строя голос капитана Шошу.

– М-да. Хорошо. Итак, мы примем следующие меры: каждый офицер штаба получит под наблюдение какое-то число командиров взводов. Кто за кем, это решу я. По секрету. Те, которые наблюдают, делают не что иное, как следят и контролируют шаг за шагом своих подопечных и докладывают мне – и в том числе сколько бобов фасоли проглатывает каждый за обедом. При первом же нарушении – вылетит из части вон. Товарищ майор Вынэту!

– Слушаюсь!

– До конца декабря 1989 года (мы уже из этого не делаем секрета) мы должны доложить, скольких офицеров мы решили уволить в запас. Из армии должны немедленно исчезнуть бездельники, неспособные, слабые и больные. Новый мир, который мы строим, – это мир способных, здоровых и сильных, а не слабых! Это мир тех, кто знает, чего они хотят!

Но тут Михаил совершил роковую ошибку. Все нагромождение его тирады рухнуло, а мы, стоя в строю, понимающе переглядываемся друг с другом. Он мог сказать все что угодно, но только не то, что он якобы получил план увольнения в запас командиров взводов. Потому что это ложь! На «Уранусе» остро не хватает по крайней мере еще сотни командиров взводов. Его угроза не имеет под собой почвы. Тот факт, что она произнесена, так же, как его предупреждение, что за нами будут наблюдать и следить (на сей раз официально) члены штаба, преследовали другую цель. Они посылали нам прямое уведомление: «Бойтесь! Страшитесь нас! Мы не спускаем с вас глаз! Мы следим за каждым вашим шагом!»

Это означало, что Михаил и штабные боятся, и потому они принимают дополнительные меры. Кого они опасаются? Нас они ни в коем случае не боялись. Нас они никогда не боялись, иначе они бы имели хотя бы капельку уважения к нам. Они боялись чего-то другого. Но кого же так сильно опасаются все эти михаилы, и шошу, и нягои, и друмезы? И внезапно я говорю себе: «Что-то происходит вовне, за воротами колонии. За заборами «Урануса». Но что?..»

– Во-вторых, – продолжает Михаил, – хочу вам объявить о проблеме в свете новых решений. Ставится большой акцент на людей способных. Если ты неспособен, братец ты мой, значит, тебе здесь не место! Некоторые поднялись очень высоко и теперь уже не могут справиться со своими обязанностями!

Колеблются! Потеряли контроль! А почему? Да потому что они бездарны! Партия поставила его, скажем, директором предприятия, а он не знает, что делать! Не знает, как выполнить план, как встретить иностранную делегацию… как общаться с ней… Между прочим, товарищ Вынэту, сейчас конец октября. Мы должны доложить, что каждый военный кадр выучил хотя бы два иностранных языка, имеющих хождение, то есть французский, немецкий и английский.

– Приказ был изменен, товарищ полковник, – произносит пузатый майор Вынэту. – Остался один язык.

– Да?

Командир нервно прохаживается перед строем и задумчиво затягивается сигаретой.

– Посмотрим, как это сделать. И когда. Ведь нет времени. Не посылать же вас в училище. Признаться, партия права, у нас большие недостатки по этой части, вот и я тоже… Здесь есть кто-то, кто знает иностранный язык?

– Лейтенант Пóра! – выкрикивает из строя лейтенант Гоанцэ, который поднимается на цыпочки и поворачивается ко мне, пристально глядя на меня с поднятыми бровями и кусая себе нижними зубами верхнюю губу, еле сдерживаясь, чтобы не ухмыльнуться.

– Что ты говоришь! Вот посмотрите на человека, на которого партия должна обратить внимание!

– Да на него партия давно обратила внимание! – кричит рядом со мной звонким, спокойным голосом дьявольски хитрый Ленц.

И весь штаб застывает в неподвижности. Лицо Михаила делается белее, чем известь. Гробовое молчание воцаряется на плацу. Огонь сигареты, которую Михаил зажал между пальцами, жжет ему кожу, и он вдруг вздрагивает и бросает далеко окурок, но быстро приходит в себя и спрашивает:

– Как то есть… внимание партии? Где Пóра? Товарищ лейтенант, это правда, что говорит ваш коллега?

– Да, товарищ подполковник. Товарищ полковник Матей из Дирекции меня знает. Он работает с моим личным делом. Меня должен судить военный трибунал… чтобы видеть, с какой целью я изучал иностранные языки. Я заявил, что я их изучал, чтобы предать свою страну.

Друмеза вдруг хватается обеими руками за голову и начинает ходить вдоль строя, сокрушаясь, как будто ему только что сказали, что у него до основания сгорел дом со всем имуществом.

– Ах! Ах! Шошу! Ах, проклятье! Я-то думал услышать что-то хорошее, в то время как тут… Ах ты боже мой!

– Погодите немного! Товарищ полковник, – нервно кричит Михаил в сторону Друмезы (и Друмеза моментально приходит в нормальное положение), – прекратите!

Затем – ко мне:

– Вы говорите о той встрече с товарищем полковником Матеем?

– Да. Вы тоже присутствовали. Меня должны вызвать и отправить под трибунал.

– За предательство страны, – дополняет с максимальной скрупулезностью Ленц, вперяя свой взгляд в глаза командира.

– Оставьте меня ради бога с этими глупостями! – взрывается с раздражением Михаил. – Это так… Впрочем, мы еще поговорим. Надо побеседовать с вами.

– Точно как раз об этом и я подумал, товарищ полковник. – Слышится, как эхо, голос Шошу, но никто больше не обращает на него внимания.

Михаил:

– Пока оставим как есть…

А костлявый Шошу – как эхо:

– Оставим как есть…

– Итак, – говорит Михаил с заметным облегчением, – чтобы не забыть: партия, товарищи, должна опираться на способных людей. М-да. Пришли машины, и вам надо ехать. Товарищ Друмеза, вам есть что сказать?