Мария Воронова - Эхо первой любви

Накануне они с Фридой приготовили свадебно-новогодний стол и даже нарядили маленькую елочку. Утром приехали мама с Львом Абрамовичем (долго спорили, брать ли с собой детей. Сначала хотели взять, но сообразили, что вид жениха в наручниках может серьезно их напугать, и решили провести тихую регистрацию, а все торжества отложить до венчания в церкви). Мама Фриды должна была присутствовать виртуально, с помощью телефона Ксении Алексеевны и программы скайп.

Пока Фрида одевалась в свадебное платье, Зиганшин послушно сидел в комнате, ибо плохая примета видеть невесту заранее.

Потом женщины и Лев Абрамович выскользнули из квартиры и поехали в загс на такси, а Зиганшин остался ждать свой конвой. Костюм его остался в деревне, и он сначала хотел просить маму, чтобы привезла, а потом подумал и решил жениться в форме. Суда еще не было, и покамест он подполковник полиции, и Фрида выйдет замуж за подполковника полиции, как бы оно там дальше ни повернулось.

Подумав секунду, он прикрепил к кителю две свои боевые медали, первый раз с тех пор, как получил.

Только Зиганшин испугался, что Леша, как обычно, все напутал и забыл, как ребята позвонили.

Оперативник, хмурый парень с симпатичным, но каким-то стертым лицом, уже на полдороге спохватился, что они едут без цветов, и, обругав жениха, выскочил у первого киоска.

От того, что забыл про цветы, Мстислав Юрьевич вдруг так разволновался, что дальнейшее запомнилось ему, как в тумане.

Пронзительно красивая Фрида в свадебном платье, сияющая мама, строгий Лев Абрамович в доисторическом галстуке… Регистраторша, знакомая свойская тетка, уже, судя по приподнятому настроению, начавшая отмечать наступающий Новый год с коллегами, Леша с оперативником, все они будто кружились вокруг Зиганшина, и он с трудом понимал, где находится. Помнил только, что ни при каких обстоятельствах нельзя уронить кольцо, и не уронил. Расписали их с рекордной стремительностью, без речей и наставлений, лишь в конце сотрудница загса поздравила молодых слишком искренне для официального лица.

По той же причине, что не позволила Леше быть свидетелем, они с оперативником теперь не могли присоединиться к свадебному столу, и, доставив молодого по месту домашнего ареста, откланялись. Лев Абрамович пытался всучить им бутылку коньяка, мол, из его рук можно, он же не родственник, но Кныш сказал: «Теперь уже родственник, дедуля!» – и уехал.

Они немного посидели за праздничным столом, но маме нужно было к детям, готовить им новогодний праздник. Лев Абрамович повез ее, сказав, что, во-первых, не такой изверг, чтобы путаться у людей под ногами перед первой брачной ночью, а в-главных, очень подружился с Виктором Тимофеевичем, любит Свету с Юрой и хочет встречать Новый год с ними.

Зиганшин с Фридой остались одни, первый раз, как настоящие муж и жена.

В одиннадцать Фрида сказала, что свадьбу пора прекращать праздновать и приступить к отмечанию Нового года.

Она переоделась, накрыла новогодний стол: салат оливье и мандарины, выключила свет и зажгла на елочке гирлянду. К Зиганшину вдруг на секунду вернулось детское предощущение чуда, надежда на хорошее, на то, что полночь тридцать первого декабря – это своеобразная граница, которую не могут перейти прошлогодние несчастья, и первого января наступает новое, счастливое время.

Он забыл о том, что сидит под домашним арестом, о предстоящем лишении свободы и позоре. Обо всем забыл, кроме того, что уходящий год подарил ему Фриду – теперь уже жену.

Они послушали поздравление президента, под бой курантов чокнулись глинтвейном, который Фрида соорудила из вишневого компота, зажгли бенгальские огни и завороженно, как дети, смотрели на рассыпающиеся белые искры, про которые папа говорил маленькому Мите, что это чертики.

Зиганшин поздравил и ребеночка, прижавшись губами к животу Фриды и прошептав ей в пупок: «С Новым годом, маленький! Держись там!»

Естественно, возник вопрос, маленький кто, и разгорелся спор насчет имени. Зиганшин хотел девочку Фриду, а мальчика Петю или Юру. Фрида настаивала на девочке Маше, а мальчика хотела назвать Володей в честь отца.

Мстислав Юрьевич только вздохнул: пока Володя маленький, еще ничего, а когда вырастет? Пока выговоришь: «Владимир Мстиславович», забудешь, что вообще хотел сказать. Нет, с таким отчеством нужно короткое имя.

«Надо решить сейчас, пока я не сел», – хотел сказать Зиганшин, но осекся. Пусть сегодня будет праздник!

За окном начался грохот – это пускали петарды, и Зиганшин с Фридой подошли посмотреть, как темное небо повсюду, куда хватает глаз, расцветает гроздьями разноцветных огней.

Мстислав Юрьевич подумал про племянников: у него запасен целый ящик пиротехники, и Лев Абрамович снабжен всеми необходимыми инструкциями, но разрешит ли мама устроить салют? Она боится взрывов, а главное, считает фейерверки плебейским развлечением.

«Ладно, – вдруг подумалось ему, – может, я еще и не сяду. Вон Кныш какой веселый был сегодня, может, найдет что-то, чтобы меня не закрывать. Скоро отпустят, и поедем с Фридой домой. У детей еще и каникулы не успеют закончиться, а я дома. Такой им тогда фейерверк забабахаю, что они просто опупеют».

Он еще немножко помечтал, зная, что этого не произойдет, но волшебство новогодней ночи позволяло верить в любые несбыточные вещи, а потом надоело фантазировать, и Зиганшин просто стал смотреть на Фриду, такую таинственно прекрасную в мерцании свечей.

«Радуйся сейчас, – вдруг будто кто-то сказал у него в голове, – радуйся, потому что это единственный Новый год, который вы встречаете вместе».

Зиганшина даже зазнобило от безнадежности этой мысли. Да и мыслью трудно было это назвать.

«Нет, – возразил он себе, выйдя на кухню, чтобы не показать Фриде волнения, – не единственный. Следующий, да, она встретит вдвоем с маленьким, и еще несколько лет, а потом я вернусь к ней. Что бы меня ни ожидало в зоне, я выдержу и вернусь».

Первого января Льва Абрамовича ждал сюрприз: позвонил дядя Миша с предложением встретиться, и любезность его простиралась настолько, что он готов был сам подъехать в удобное Дворкину место. Подумав немного, Лев Абрамович все же решил, что навестит дядю Мишу сам, потому что человек понятнее в своем привычном окружении, чем на нейтральной территории.

Охранник оказался крепышом около пятидесяти, с невзрачной простой физиономией, на которой однако ясно проступала та внутренняя чистота, которую можно видеть только у счастливых многодетных мужиков.

В дом дядя Миша гостя не звал, по традиции беседовали на крыльце, но Лев Абрамович понял по крепкому, но очень старому срубу дома, по маленькому кончику самого простого шифера, выглядывающего из-под высокой снежной шапки, которую намели на крыше прошедшие метели, по ровному забору, доски которого, однако же, были совершенно серыми от старости, что живет семья дяди Миши достойно и деятельно, но очень скромно.