Коллектив авторов - На ступеньках не сидят, по ступенькам ходят

Тем более что, затевая это гадание, она уподобится литературной героине Светлане. А сон, который в результате привидится ей, будет построен по законам балладного жанра, предельно серьезного и предельно несерьезного одновременно.

Однако разгадать Онегина, разгадать «тайну любви» ей не помогают ни романы, ни «мудрость веков», ни гадательная книга. Татьяна неспроста заводит разговор о любви, свадьбе, семейной жизни со своей няней. Она хочет получить еще один «рецепт», еще один воображаемый сюжет возможного развития отношений с Онегиным.

Тщетно, нянин опыт не пригоден для романической барышни: «Мы не слыхали про люб овь». То есть про измену законному мужу и не думали; что же до семьи – « так, видно, Бог велел». (Другое дело, что в финале романа Татьяна встанет на ту же смиренно – печальную точку зрения – « я другому отдана…». )

Евгений, хотя и тронут письмом, действует как хорошо воспитанный светский человек – и только; это Татьяну устроить никак не может. Однако Онегин не в состоянии измениться.

Как светский человек, он дразнит Ленского мнимым увлечением Ольгой. Как светский человек, холодно принимает вызов (притом, что смертельную обиду другу нанести совсем не хотел и драться с ним не желает). Как светский человек, убивает своего приятеля – антипода.

He из жестокости (над мертвым Ленским он стоит « в тоске сердечных угрызений» ), а скорее из – за страха «светского суда», соблюдая дуэльную традицию.

И когда после отъезда Евгения в Петербург Татьяна попадает в его деревенский кабинет, смотрит на груды книг, на портрет лорда Байрона, «на! столбик с куклою чугунной » Наполеона, пытается глазами любимого человека читать романы, следя за резкими отметками онегинского ногтя на полях, то ее точка зрения на Евгения предельно сближается с авторской. У Пушкина дана эволюция сознания человека. Тот Онегин, который появляется на первых страницах романа, не равен тому Онегину, который перед нами в середине романа.

Тот Онегин, который в открытом, неясном финале романа должен появиться перед нашим воображением, очевидно уже совсем другой Онегин. Вот этот архетип человека меняющегося в связи меняющихся обстоятельств, человека развивающегося и есть главное открытие Пушкина.

Он не «созданье ада иль небес» и, может статься, – всего лишь пародия на свою эпоху и свою среду. И то, что приговор вынесен по – прежнему любящей Евгения Татьяной, особенно страшно.

И тут происходит то, что неизбежно должно было произойти. Татьяна занимает место, отведенное первоначальной сюжетной схемой Ленскому. Она становится полноправным антиподом Онегина. То есть персонажем, равновеликим главному герою. Автор недаром завершает словами французского писателя Шатобриана:

Привычка свыше нам дана: Замена счастию она.

Сравните с репликой Татьяны во время последнего объяснения с Онегиным: H o я другому отдана; Я буду век ему верна. Наконец, Татьяна «успевает» на протяжении сюжетного действия полностью перемениться, сохранив при этом все лучшие внутренние качества. В 8 – й главе читатель (вместе с Онегиным) встречает не уездную барышню, но блестящую столичную даму, «неприступную богиню роскошной, царственной Невы»: К то там в малиновом берете С послом испанским говорит?

Ho при этом она по – прежнему народна. Просто ее народность, ее глубинная связь с русской национальной традицией приняла иные формы, соединилась со всем блеском дворянской культуры.

Единственный персонаж, кроме Татьяны, меняющийся и растущий на глазах у читателя, – сам Автор (перелом, произошедший в Онегине в результате душевного потрясения, лишь намечен). Это окончательно сближает Автора с Татьяной, объясняет особенно теплую, заинтересованную интонацию рассказа о ней.

Все неизрасходованные запасы авторской сердечности, которые по замыслу 1 – й главы предназначались Онегину, в конце концов достаются именно Татьяне Лариной. Из « девочки милой», призванной оттенить Евгения, она шаг за шагом превращается в «милый идеал » Автора.

He в тот «модный идеал», о котором в ночь перед дуэлью пишет свои последние стихи Ленский, но в тот жизненный, национально – культурный и даже бытовой идеал, о котором сам автор полушутя рассуждает в «Отрывках из путешествия Онегина»:

Мой идеал теперь – хозяйка… Да щей горшок, да сам большой.

Герои романа и его читатели. Смещение центра сюжетной тяжести с Евгения Онегина, чьим именем назван роман, на Татьяну было замечено практически всеми читателями и критиками.

История восприятия образа Татьяны в русской культуре необозрима. Так, В. Г. Белинский называл Татьяну Ларину «колоссальным исключением» в пошлом мире, женщиной, способной разорвать с предрассудками – и в этом превосходящей Онегина, который зависит от среды.

Финальный отказ Татьяны от любви в пользу патриархальной верности вызвал яростную отповедь критика. А великий писатель второй половины XIX века Федор Михайлович Достоевский в своей речи о Пушкине (1880), наоборот, объявил Татьяну Ларину олицетворением русского соборно – православного духа, тем идеальным сочетанием нравственной силы и христианского смирения, которые Россия может предложить всему миру.

В процессе публикации романа отдельными главами менялось читательское отношение и к образу Евгения Онегина. Ожидания литераторов преддекабристского круга не оправдались.

Поначалу они рассчитывали, что Пушкин выведет героя, который будет яростно обличать общество. Денди, франт, каким Онегин показан в романе вплоть до 8 – й главы, казался им фигурой неуместной. С ними совпало мнение писателей и критиков следующего поколения. Молодой тогда критик Иван Васильевич Киреевский определил Онегина как пустоту, у которой нет определенной физиономии («Нечто о характере поэзии Пушкина», 1828).

В более поздней (1844—1845) оценке Белинского Онегин — эпохальный тип, в котором отразилась российская действительность; «эгоист поневоле », трагически зависимый от «среды». Как тип « лишнего человека » воспринимали Евгения Онегина писатели и поколения М. Ю. Лермонтова.

У Достоевского Онегин был полемически определен как тип европейского «гордеца», которому противостоит образ русской смиренницы Татьяны Лариной; тема «наполеонизма» Онегина, кратко намеченная Пушкиным, разрастается здесь до общефилософского масштаба.

Выводы. Дело в том, что каждый читатель стремился вписать героев «Онегина» в определенную идейную схему и тем самым ограничивал их. А у Пушкина все строится на том, что героя «просчитать» и предсказать невозможно! И не случайно Татьяна, поначалу затмившая Онегина, в конце концов помогает ему вернуть утраченные права заглавного персонажа.