Гера Фотич - Умереть в раю [СИ]

Неожиданно ахнула, прижала ладошку ко рту, словно сказала что-то страшное и непоправимое. Поморгала быстро-быстро, встала и вышла.

Василий оглянулся по сторонам, словно боясь, что кто-то мог услышать эту ужасную тайну. Увидел, как дернулась занавеска. Данила откинулся на постель, сделав вид, что продолжает спать.

Василий подумал, что чувствует себя как-то странно спокойно. Точно просьба дочери касалась не его, а того невидимого, кто постоянно присутствует во всем. А если и его… то не в Россию же обратно посылают, а через дорогу в магазин за хлебом или ещё чем. И вечером все снова соберутся за столом, и будут кушать запечённую дочкой свинину… Прислушался, стараясь понять, вспомнить — действительно ли звучали минуту назад здесь слова дочери. И не продолжает ли он спать? В подтверждение чего-то невозвратного взревел двигатель джипа, а затем постепенно утих и вовсе растворился тишиной.

В тусклое кухонное окошечко отломанным сучком постучался ветер. Скрипнула входная дверь, расшатываемая сквозняком. Колыхалась занавеска, отделяющая внука.

Он подумал, что так и не успел всё рассказать дочери до конца. Про то, что квартира тоже продана и машина. Деньги на карточке, много денег и он готов всё отдать. Он же хотел всё отдать! Не успел сказать, как он её любит, как тосковали с матерью, ожидая сеансов по скайпу. А может и говорил, но она не запомнила, была отвлечена? Или слова его были не те, не проникали в душу, не согревали…

Василий подумал, что надо бы переоделся в высохшие брюки и футболку, а костюм сложить в сумку. Отпарит его как-нибудь потом. Передвинулся на край дивана и потянулся рукой к зубной щетке, стоящей в стаканчике на краю раковины, но подумал: «зачем?..» Рука повисла в воздухе и медленно опустилась.

Нашел взглядом сумку, взял и поставил на колени. Вынул из кармана электронный билет, развернул. Убедился, что самолет действительно летит после обеда. Положил бланк на диван и попытался расправить, разглаживая рукой. Но тот настырно сворачивался обратно, скрывая дату отлета, показывая корявые записи Тета на тыльной стороне.

Василий обернулся, снова посмотрев в мутное маленькое окошко над умывальником, но ничего через него не увидел — всё расплывалось в глазах. Американское небо, словно голубой пирог, разрезаемый на куски следами многочисленных самолетов, было не для него.

Подумал, что все это неправильно. Вспомнил улыбающихся американцев в аэропорту, праздник поминовения, ветеранов, едущих в машинах под звуки духовых оркестров. Полицейского в аэропорту, который не дал бы Василия в обиду. Раненого в Афганистане сотрудника американского консульства, который говорил, что дочь и внуки ждут деда. Всё это было для того, чтобы он сюда приехал! И вот теперь оказывается, что он им не нужен. Всему тому, что его окружает — не нужен и тот ветеран в консульстве ошибался. Что от него только неприятности. И семейная жизнь дочери под угрозой из-за него.

Он стал корить себя за то, что не смог полюбить старшего внука, не сумел наладить доверительные отношения с зятем, предал Данилу. Предал!? Идиотское слово, которое он никогда не употреблял даже в мыслях. Как оно могло придти в голову? Как?..

Неожиданно почти физически ощутил, что больше никогда не почувствует окружающее его тепло. Не обнимет эту маленькую женщину с лицом дочки, которой не смог передать накопленную за годы разлуки любовь и материнскую нежность, оставленную в наследство от жены. Снова посмотрел в мутное окошко. Затем — на полочку рядом, которая тоже начала расплываться. Потерял контуры кухонный шкафчик, и всё вокруг неожиданно заволоклось дрожащей мутной пленкой. Веки с краев стало сводить болью и, чтобы снять напряжение, несколько раз моргнул. Почувствовал, как горячие слезинки поочередно из обоих глаз скатились на щеки, и, казалось, испарились. Но неожиданно холодящие дорожки протянулись вниз к подбородку, защекотали в щетине.

Ладонью провел сверху вниз от век по щекам. Закрыл глаза. Вот… вот хорошо бы — насовсем!.. Большим и указательным пальцем прижал веки, запирая слезы.

Кто-то обнял его колени. Он вздрогнул и посмотрел вниз.

Кудрявая, светлая головёнка внука. Сидя на корточках, Данила смотрел вверх широко открытыми глазами. Их лазурная синева, едва удерживаемая красной паутинкой, тянущейся из-под слипшихся черных ресниц, искрилась, утекая вглубь больших бездонных зрачков. Тонкие загорелые руки, словно молодые побеги растения, оплели голени Василия.

— Деда, нет! — едва слышно произнёс он. И от собственного удивления шире распахнул глаза, так что стали видны две слезинки, застывшие на нижних веках. Отрицательно мотая головой, повторил уже звонче, — Деда, нет!

— Что ты, Данила! Что ты!.. — растерялся Василий: — Прости меня! Прости. Что-то зашептал ласковое, не понимая, чего больше в его словах — радостного удивления или раскаяния. Горечь бессилия и восторг надежды заполнили душу одновременно. Переплелись, заставляя плакать и улыбаться. Невозможно отделить одно от другого.

— А ещё скажи! А ещё!.. — Василий сбросил сумку, обхватил маленькие плечи ребенка своими огромными ладонями. Прижался лицом к светлой головёнке. Вдохнул едва ощутимый заплутавший цветочный запах духов, оставленный дочкой: — Скажи: де-да!

Но Даниил высвободился из объятий и, путаясь в длинной белой пижаме, устремился за диван, откуда вернулся с машиной, собранной из конструктора. Положил её в сумку деда. Заулыбался.

— Деда айщё! — протянул звонким голоском, старательно подражая услышанной интонации. Посмотрел Василию в лицо.

— А ещё! — автоматически повторил за ним Василий. Внук залез под стол и достал забытый там черный айфон брата. Стал крутить им перед лицом деда.

— Не надо трогать, Виктор будет ругаться! — слегка насторожился Василий. Но Данила его не слушал, продолжал счастливо улыбаться, начал пританцовывать, повторяя:

— Деда, нет! Деда, нет! Айщё!

Радость, переполняющая внука, передалась Василию, и он невольно усмехнулся, пока не догадываясь о сути новой придуманной внуком игры. Данила положил телефон брата на стол. Сняв пижаму, неаккуратно скомкал ее и положил деду в сумку. Надел повседневные шорты с футболкой, сунул айфон в карман.

— Ты это зачем? — не понял Василий.

Данила сдернул высохшие вещи деда со стула. Сгреб в охапку, положил Василию на колени.

— Да, да, — согласился тот, с улыбкой начиная снимать пиджак, — Сам знаю, пора переодеться. Надев футболку и легкие брюки, Василий снова сел на диван. Свернул костюм и хотел положить его в сумку. Попытался вынуть оттуда пижаму внука, но неожиданно детские ручонки уцепились за его предплечье.

— Деда, нет! — крутил головой внук, — Деда, нет! Жалостно смотрел в глаза. Прижался головой к плечу. Накрепко обнял за шею. Слезы покатились по щекам. Разомкнув руки, стал утрамбовывать пижаму обратно в сумку. И снова обнял за шею…