Евгений Будинас - Промежуточный человек

— Вы с ума сошли! — таращит глаза метрдотель. — Это же «Ин-ту-рист». Суббота!.. — И сухо подводит итог всей этой заведомой напрасности: — Спецобслуживание.

Сватов выслушивает, рассеянно поглядывает по сторонам.

— Вы метрдотелем работаете? — спрашивает он неторопливо.

Это нелепый вопрос, администратор готов нестись дальше, но что-то непонятное его удерживает.

— Давно?

Администратор работает давно. Он вообще пожилой человек, у него нервная работа, и эта невыносимая духотища весь день…

— Вы обстановкой владеете?

Слишком точно подобраны слова, слишком тонко расставлены акценты. И эта убийственная неторопливость. Кто он, этот лысоватый мужчина, разговаривающий так спокойно?

— Что вы на меня давите? — еще пробует сопротивляться администратор. — Вы же видите… — Он широко разводит руками. Смотреть, собственно, не на что: вестибюль гостиницы пуст. — Все просят, все требуют, все качают права…

Но Сватов ничего не просит. Тем более и не требует.

— Вы вопрос поняли? — мягко останавливает он метрдотеля. — Сколько времени вам нужно, чтобы организовать столик на пять человек? — И дальше, уже с едва заметным раздражением: — Неделя? Месяц? Три дня? Вас, кстати, как по имени-отчеству?..

Администратор смотрит на него, как кролик на удава.

— Подойдите минут через двадцать, — почему-то произносит он. И уже с облегчением, уже свалив тяжесть с плеч: — Ровно к восьми. Я встречу…

Ровно в восемь Виктора Аркадьевича Сватова с компанией проводят к удобному столику возле бассейна с умиротворенно журчащим фонтанчиком.

С чиновным людом, вообще с людьми, самой должностью наделенными какой-то властью, Сватов научился обращаться легко и непринужденно. Он знал, что главное здесь сразу сбить важность и спесь. Продемонстрировать свою значительность, как-то неожиданно, но авторитетно дело повернуть… Снять с чиновника фуражку, поставив его с собой рядом (лучше — чуть ниже), сделать простым служащим — человеком, с которым и о жизни можно поговорить, и о политике или футболе, а лучше всего так и вообще о чем-нибудь исключительно важном посоветоваться. А в итоге добиться своего.

Такие преодоления конечно же пустячны. Ведь преодолеваются не более чем житейские мелочи, правда, из тех, о которые часто и разбивается наша жизнь, Талант Сватова заключается в том, что из мелочей он сумел вывести правило взаимоотношений.

Все эти чиновники были людьми исключительно разными — по характеру, по манерам, по должности, по поведению. Но все они были распределителями не им принадлежащих благ, распределять которые они зачастую старались с выгодой для себя или хотя бы без неприятностей.

Своим поведением Сватов как раз возможность неприятностей как бы подчеркивал. Ведь что было главным в его манерах? Уверенность. И начальник автовокзала, и директор гостиницы, и метрдотель ресторана уверенность эту чувствовали. А на чем она зиждилась?

На знании.

В первую очередь на знании того, что место в поезде, автобусе, самолете, ресторане, гостинице всегда есть, Если Сватов вовремя не появится, если не возникнет достойный претендент, столик в ресторане останется пустым. И поезд уйдет незаполненным, а в автобусе останутся свободные места.

Случайный человек может получить место только в последний момент, только тогда, когда всякая вероятность появления Сватова будет исчерпана. Кассир, за пять минут до отхода поезда продающий случайному пассажиру билет, обкрадывает себя. Он как бы от себя отрывает, лишаясь всех преимуществ своей должности, которые и состоят в праве распределения.

Знать, что место есть, важно, но еще важнее знать, что именно он, Виктор Аркадьевич Сватов, это место получит.

Кассир или администратор могут его предоставить, а могут не предоставлять. Могут Сватову, а могут и не ему. В их обязанности (как это им представляется) входит принять решение, кому дать, кому — отказать. Это не всегда просто; помочь могут интуиция, чутье, жизненный опыт…

Еще любому администратору может помочь Виктор Аркадьевич Сватов. Своим поведением, своими манерами. Уже при первом взгляде на Сватова ни у кого не должно оставаться сомнений: вот человек, которому должно отдать предпочтение. Вот человек не случайный, пусть даже и бесполезный.

Так же Сватов находил общий язык с работниками автоинспекции, которые тоже, по сути, были распределителями, но не благ, а наказаний. Хотя и благ тоже — если посчитать благом вседозволенность и безнаказанность.

Здесь у него накопился арсенал ходов, приемов и приемчиков и целый набор историй, которые за столом в компании он обычно любил под общий хохот рассказывать. Действовала методика беспроигрышно. И за десять лет езды на машине Сватов так и не заполучил ни одной отметки в водительский талон предупреждений. На самый худой случай он всегда возил с собой собственную книжку с заранее заготовленным автографом. И когда нарушение правил оказывалось вопиющим, а вид приближающегося инспектора уже совсем ничего хорошего не предвещал, Сватов из машины выходил и встречал его радостно, как именинника:

— Поздравляю вас, товарищ старший лейтенант внутренней службы. — И, не обращая внимания ни на удивление, ни на суховатость товарища лейтенанта, продолжал уже менее торжественно, но зато с проникновенной теплотой: — Приз вам, как я посмотрю, сам в руки просится. Сколько я лет за рулем…

И тут же, не давая опомниться, вручал Виктор Аркадьевич растерянному и смущенному стражу порядка свою книжку, зачитывая надпись на ней приблизительно такого содержания: «Первому государственному автоинспектору, проявившему достойную бдительность в борьбе за безопасность движения и пресекшему нарушение на корню. С благодарностью и пожеланием успехов в доблестной службе. Автор».

Само собой, расставались они друзьями. Хотя не обходилось и без казусов. Так, однажды смущенно улыбающийся автоинспектор остановил монолог Сватова:

— Знаю, знаю, товарищ писатель. Книжку вашу я давно прочитал. Пишете вы, правда, гораздо лучше, чем водите автомобиль…

Надо ли говорить, что с такой подготовкой, таким багажом жизненных знаний и с таким арсеналом средств обыграть Анатолия Ивановича Осинского, задумавшего лишить Дубровина выделенной ему квартиры, Сватову не стоило особых трудов.

Что между ними произошло, на какие из рычагов нажал Виктор Аркадьевич, мы не узнали. Понимая, что квартирный вопрос для Дубровина жизненно важен, но вместе с тем, зная, как болезненно реагирует Дубровин на его выходки, какой протест они у него вызывают, Сватов, не желая травмировать приятеля, на сей раз ничего объяснять и рассказывать нам не стал, ограничившись лишь заявлением, что все это — семечки. После вмешательства Сватова Анатолий Иванович как-то сразу поблек, с Дубровиным сделался обходительным, рассказывают, что на исполкоме стоял за него горой, проявляя прямо отеческую заботу о своем «талантливом сослуживце».