Евгений Будинас - Промежуточный человек

Петины услуги никого не волновали, «река продовольствия» и без него не миновала пишущую братию, отчего предложение завмага посчитали оскорбительным, как и само это нежданное соседство. В писательском-то доме! Особенно взволновали всех шум и грохот, сбивающие творческую мысль, на что Пете и было указано соседкой снизу, супруг которой по вторникам и четвергам имел обыкновение творчески сосредоточиваться у себя дома. По вторникам и четвергам Петю попросили не шуметь. Ему бы согласиться, а он возьми да заяви, что в РСУ, как и во всей трудящейся стране, выходные не во вторник и четверг, а в субботу и воскресенье…

Вот тогда оскорбленные соседи и обратились к светлой памяти писателя, который хоть и умер давно, но жил тихо, горел, как свеча, освещая современникам и потомкам дорогу, отчего все оставленное им — не дочкино, а всенародное наследство и квартиру его не перестраивать надо «с купеческим размахом», а беречь как народное достояние, отдавая не для обывательской жизни неизвестного торговца продовольствием, а под литературный музей.

Так и появилась в газете статья, писали которую соседи творчески и с высоким мастерством, а подписали скромно: жильцы дома.

И стал сразу завмаг Петя на этом свете не жилец. От скольких статей он тихо и бесшумно уходил в своей деятельности, а тут скандал.

Криминала в статье не было, никаких обличительных фактов не приводилось, только литературные образы да намеки, но принесла она Пете слишком большую популярность. А завмаг хотя тоже человек творческий, но не писатель и не артист — популярность его заживо хоронит, тем более отрицательная.

Зарвался Петя, забыл про скромность своей должности, утратил социальную бдительность, согласно которой каждый сверчок должен помнить про свое место.

Печатное возмущение руководящих классиков и их жен тут же нашло отклик у городских властей, проявивших с пострадавшими жильцами классовую солидарность.

Рассказывают, сам первый секретарь горкома собрал своих подчиненных и попросил их с квартирообменом объективно разобраться — как то: собрать на Петю материал, уволить с работы, исключить из партии и по возможности посадить. В такой возможности городской партийный руководитель не сомневался, так как в недавнем прошлом и сам не чурался Петиных услуг, состоял в его покупательском активе, отчего кое-что понимал в закулисной механике торговли.

Против Пети были брошены огромные силы, задействованы два отдела горкома, райком, подключены управление торговли, народный контроль, исполкомы, органы милиции, БХСС, КГБ, ГАИ и даже военная прокуратура. Стали копать.

Петя был таким поворотом дела унижен и морально раздавлен.

Он жил в системе, был ей предан, работал на нее честно и как требовалось, отчего вообразил себя ее полноправной частью, ощутил право на кусок со стола хозяев, всю жизнь его подталкивающих, а теперь вдруг обрушившихся на маленького человечка всей силой власти, да еще из-за такого пустяка, как квартира.

Он не понимал, что это не пустяк, что тут он посмел претендовать, а такое не прощают. Нарушив правило не высовываться, он не замечал этого, а видел только, что его бьют не по правилам, травят и уничтожают не за то.

В том, за что его следовало бы бить, в такой ситуации Петя, естественно, забыл. Он теперь жил как бы в двух измерениях, в одном из которых — во вчерашнем и забытом — он обычный, хоть и талантливый продовольственный комбинатор, но в другом — нынешнем — честен и свят, как и всякий незаслуженно травимый человек.

Но тут, как назло, еще и анонимка, с конкретными фактами.

— Вы поймите меня правильно, — говорил Петя расстроенно, — я теперь ничего не могу. Я теперь вообще вынужден уходить из торговли, иначе меня при таком скандале подловят и прижучат.

К Сватову на квартиру он пришел не один, а со знакомым адвокатом. Виктор Аркадьевич его хорошо знал, это вообще был человек известный, дела вел сложные и с неизменным успехом. Сватов однажды снимал нашумевший позже фильм по процессу, который тот вел. С этого, собственно, и началось их знакомство с товарищем Архиповым. Процесс был по строительному ведомству.

— А что, работать без нарушений вы не можете? — наивно спросил Сватов, чем вызвал сочувственную улыбку адвоката.

— Я-то могу, — вздохнул Петя, — но кому я с такой работой нужен? Заходит ко мне, скажем, районный прокурор. Просит два килограмма сосисок. Я ему откажу? Ему не откажешь. Сосиски он возьмет… И тут же акт, сразу свидетели и протокол.

— А если все сосиски сразу в зал? — спросил Сватов.

— А если ко мне из торга обратятся или с холодильника? Как, им отказав, я потом план буду выполнять, на чем?

— Это надо всю систему менять, — подтвердил адвокат.

— Знал бы, в жизни не полез бы в ту квартиру. — Петя совсем загрустил. — Но и они гуси! Что же они раньше музей там не создавали? Что ж не подписались, если они такие озабоченные?

— По-моему, вполне достаточно, что они статью написали, — заметил адвокат.

— Но справедливость-то должна быть? Закон-то у нас один для всех. Выходит, будь я писатель, а не просто директор универсама, мне квартиру — пожалуйста!

Петя все еще испытывал некоторую двойственность своей жизненной роли. Он еще забывался, взывая к закону, но суровая реальность беспощадно возвращала его на землю.

Прочитав копии писем, которые Петя с собой принес, Виктор Аркадьевич посмотрел на него, потом на адвоката.

— Что здесь правда, кроме истории с мандаринами? Только честно. Это мне лично нужно знать для пользы дела.

— Если честно и только для вас, — сказал Петя, отчаянно покраснев, отчего веснушки на его рыжем лице засветились, как раздавленная земляника, — то, пожалуй, все.

— В таких вещах я даже себе стараюсь не признаваться, — только и сказал адвокат.

По всем статьям выходило, что завмаг влип. И Сватов с ним заодно.

— В том-то и сложность, что заодно, — понял его адвокат. — Для вашей же пользы, Петя, это дело надо размежевать. Чтобы овцы — отдельно, а бараны, извините, в сторонку. Слишком здесь хитро сплелось. О ваших проблемах мы еще поговорим, а с Виктором Аркадьевичем мне хотелось бы кое-что обсудить конфиденциально. — Он повернулся к Сватову: — Не возражаете, Виктор Аркадьевич?

Виктор Аркадьевич не возражал. Петя не стал задерживаться.

— Вы, значит, сами доберетесь, или я в машине посижу?

— Я отвезу, Петя, — сказал Сватов. — Ты не беспокойся.

— В его-то положении? — усмехнулся адвокат. — Повод для беспокойства как раз есть.

Забегая вперед, скажу, что ничего страшного с Петей не случилось.

Несколько месяцев шло разбирательство, но криминала установить не удалось, хотя справки о жизненном пути завмага (в которой тоже ничего не было, кроме выводов об «отсутствии преемственности» в выделении квартир улучшенной планировки, особенно в центре, из-за чего хорошую квартиру может получить кто попало, даже продовольственный завмаг), справки, разосланной с резолюцией первого секретаря во все инстанции, хватило, чтобы от работы Петю отстранить, лишить звания «Отличник советской торговли», исключить из партии. В тюрьму его, правда, не посадили, хотя и к этому дело вели.