Карсон Маккалерс - Часы без стрелок

Перевод с английского Е. ГОЛЫШЕВОЙ

ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» 1966

Carson McCullers, Clock without hands New-York, 1963

Смерть всегда просто смерть, но каждый человек умирает по-своему. Для Д. Т. Мелона это началось так просто и обыденно, что он поначалу принял конец жизни за начало весны. Зима в тот год, когда ему стукнуло сорок, выдалась на редкость холодная для их южного города — дни стояли ледяные, дымчатые, а по ночам ярко горели звезды. Весна пришла дружная, и в середине марта 1953 года, когда зацвели деревья, а по небу стали гонять ветры, Мелон почувствовал какую-то истому и слабость. Он был фармацевтом и поэтому сам поставил диагноз: весенняя простуда, прописал себе железо и холосас. И хотя он быстро уставал, образ жизни он менять не собирался: ходил на работу пешком, и его аптека всегда открывалась прежде, чем другие магазины на главной улице, а закрывалась не раньше шести. Обедал в ресторане, в центре города, а ужинал дома, с семьей. Однако ел вяло, без аппетита и все больше худел. Когда он сменил зимний костюм на светлый, весенний, брюки на его высохших длинных ногах болтались складками. Виски у него запали, и, когда он жевал или глотал, заметно было, как на лбу бьется жилка, а на худой шее выпирает адамово яблоко. Но Мелон не видел причин для тревоги: весенняя простуда длилась дольше, чем обычно, и он добавил к микстуре старинное средство, куда входили сера и патока, — ведь что ни говори, а дедовские снадобья — самые надежные. Эта мысль, как видно, его утешила, потому что вскоре он почувствовал себя получше и стал, как и в прошлые годы, сажать огород. Но однажды, составляя какое-то лекарство, он почувствовал головокружение и упал в обморок. Тогда он пошел к врачу, и его обследовали в городской больнице. Но и тут он не очень забеспокоился: у него еще не прошла весенняя простуда — от нее всегда бывает слабость, жаркий день вызвал дурноту — обычное дело. Мелон никогда не задумывался о смерти, она маячила где-то в туманном непредвиденном будущем и была оговорена в его страховом полисе. Он был простой, рядовой человек, а смерть — явление исключительное.

Доктор Кеннет Хейден был его другом и постоянным покупателем, приемная врача помещалась над аптекой, и в тот день, когда из больницы должны были сообщить результаты анализов, Мелон в два часа дня поднялся на второй этаж. Стоило ему очутиться наедине с доктором, как он почувствовал необъяснимую тревогу. Доктор смотрел не на него, а куда-то в сторону, поэтому его бледное, хорошо знакомое лицо казалось слепым. И голос, когда он здоровался с Мелоном, звучал непривычно сухо. Он молча сидел за столом и вертел разрезной нож, пристально на него уставившись и перекладывая из руки в руку. Странное молчание насторожило Мелона, и он не выдержал:

— Анализы пришли? Все в порядке? — вырвалось у него.

Но доктор избегал взгляда голубых встревоженных глаз, он поспешно перевел свой взор и уставился в открытое окно.

— Мы провели тщательное исследование и обнаружили в составе крови кое-какие непорядки, — негромко произнес он, растягивая слова.

В стерильно-чистой унылой комнате жужжала муха и отдавало запахом эфира. Теперь Мелон не сомневался, что у него что-то серьезное; он был не в силах выносить это молчание и неестественный тон доктора и принялся болтать, чтобы отсрочить приговор.

— Я так и знал, что вы найдете у меня небольшое малокровие. Вы же помните, я учился на медицинском… Я и сам подозревал, что у меня слишком низкий процент гемоглобина.

Доктор Хейден поглядел на разрезной нож, который он вертел в руках. Правое веко у него подергивалось.

— Тогда мы можем разговаривать профессионально. — Он понизил голос и быстро проговорил: — Анализ показывает всего 2,15 миллиона красных кровяных шариков, и следовательно, мы имеем дело с хроническим малокровием. Но это не самое главное. Число белых кровяных шариков ненормально увеличено — до двухсот восьми тысяч. — Доктор помолчал и потрогал дергающееся веко. — Вы, наверное, понимаете, что это значит.

Мелон этого не понимал. Он растерялся, и его вдруг зазнобило. Ему было понятно только одно: в этой холодной и зыбкой комнате с ним происходит что-то непонятное и странное. Его гипнотизировал разрезной нож, который доктор вертел в своих коротких, чисто вымытых пальцах. В памяти проснулось забытое ощущение какого-то давнего стыда, но он не сознавал, какого именно. Его мучили страх перед тем, что сказал доктор, и загадочное ощущение стыда, причину которого он не мог припомнить. Руки у доктора были белые, волосатые: Мелону было противно смотреть, как они играют ножом, однако он не мог оторвать от них глаз.

— Что-то смутно припоминаю… — беспомощно признался он. — Это было так давно, да я ведь и не кончил медицинского института.

Доктор отложил нож и подал ему термометр.

— Положите, пожалуйста, под язык… — Он взглянул на часы, подошел к окну и, заложив руки за спину, широко расставил ноги. — Анализ показывает патологическое увеличение белых кровяных шариков и хроническую анемию. Наблюдается также преобладание недоразвитых лейкоцитов. Короче говоря… — Доктор замолчал, приподнялся на цыпочки, разжал и снова сжал руки. — Словом, мы имеем дело с лейкемией. — Резко повернувшись, он вынул термометр и посмотрел на шкалу.

Мелон напряженно сидел, заложив ногу за ногу, и ждал, его кадык ходил ходуном на тощей шее.

— Я чувствовал, что меня лихорадит, но думал — это обычная весенняя простуда.

— Я хочу вас осмотреть. Разденьтесь, пожалуйста, и прилягте на стол…

Мелон, худой и бледный, лежал на столе, стыдясь своей наготы.

— Селезенка сильно увеличена. Вас беспокоили какие-нибудь опухоли или шишки?

— Нет, — сказал Мелон. — Я пытаюсь вспомнить, что я слышал о лейкемии. Помню, в газетах писали о девочке, которой родители устроили елку в сентябре, потому что она скоро должна была умереть. — Мелон с отчаянием всматривался в трещину на оштукатуренном потолке. В соседней приемной плакал ребенок, и его голосок, сдавленный от страха и возмущения, казалось, доносится не откуда-то издалека, а идет изнутри, выражает его собственную муку. Он спросил: — А я умру от этой… лейкемии?

Ответ был ясен, хотя доктор и промолчал. В соседней комнате ребенок издал пронзительный, протяжный крик, который длился чуть не минуту. Осмотр кончился, и Мелон, дрожа, сел на край стола, негодуя на свою слабость. Особенно противны ему были его узкие ступни с выступающими по бокам косточками, и он сразу же натянул серые носки. Доктор мыл руки в углу, и это почему-то показалось Мелону обидным. Он оделся и снова занял место у стола. И когда он сел, приглаживая редкие жесткие волосы, решительно прижав верхней губой дрожащую нижнюю и поглядывая лихорадочно блестящими, испуганными глазами, у него уже был кроткий, отрешенный вид неизлечимого больного.