Сергей Телевной - Я - не заморыш!

Зазвонил мой телефон:

— Привет, Кирилл! Это дядь Миша-зоотехник.

— Здрасьте, — удивился я.

— Скажу коротко, Кирилл, без лишних церемоний. Мы с твоей матерью решили сойтись.

— Как сойтись? Пожениться, что ли?

— Сойтись, приглядеться друг к другу, а там, даст бог, поженимся.

— Как это? А как же я, как мой отец?

— Кирилл, ты уже взрослый парень. У отца твоего своя жизнь, он женат.

— При чем тут Жанка? И вообще. — я не знал, что сказать. Вдруг почувствовал себя скукоженным заморышем, обманутым и преданным.

— Мать боится тебе сказать, что мы хотим сойтись, — продолжал дядька Мишка. — Но надо обрезать пуповину. Нельзя тебе все время возле мамкиной юбки.

Про пуповину — это он зря. Не знает, что меня она, пуповина, чуть не удушила еще до рождения.

— Это не ваше дело, возле чьей я юбки! Это моя мать!

— Вот-вот. Мать у тебя как собственность. Потому-то она и боялась сказать. Ты подумай, сколько матери в одиночку горе мыкать?

— Она инженер, у нее высшее образование! — у меня не оказалось более веского аргумента.

— Вот и хорошо. Найдется ей работа в кооперативе. Сейчас-то она рабо­тает уборщицей.

— Санитаркой, — уточнил я. — Это временно. Пока папа в больнице.

— Не будь эгоистом, Кирилл. Ты скоро вырастешь, а мать одна.

— А вам-то что: одна она или нет?

— Кирилл, взрослые люди имеют право на личную жизнь. Она тебя уже вырастила.

— А теперь будет выращивать ваших баранов? Навоз за ними убирать?

— Знаешь, Кирилл, не надо так. Подсобное хозяйство, оно людям помо­гает выжить. А животные ухода требуют. Все же любят мясо, молоко? А как это достается? Через труд!

— Так возьмите себе домработницу или гастарбайтеров наймите. Вы же теперь великий начальник!

— Кирилл, не груби. Председателем меня народ выбрал, я не сам себя назначил. А с матерью твоей мы сами разберемся, кто и что по хозяйству будет делать.

— Как вы все быстро замутили! Ну, это еще неизвестно, что мама ска­жет!

— Я позвонил, потому что она не решилась бы на это никогда. И что ей там делать, в вашей Перми? Вы оба, ты и твой отец, будете ее эксплуатировать до конца жизни.

— Это вы эксплуататор! То баранов своих эксплуатировали, теперь буде­те колхозников и мою маму!..

Я отключил зоотехника. Пошел он. Ни фига себе! Они за моей спиной пожениться решили! Это — как предательство. Я взбесился, хотелось пла­кать. Но пацану плакать — это позорно! Я напряг волю, сдержался.

Появилась мама. Она была в светло-зеленом платье. Из своей юности. На фоне свежескошенной травы мама была просто красивой. Но это меня не сдержало, и я выпалил:

— Мам, как же ты так? Этот зоотехник.

— Он все-таки позвонил тебе. Ну ладно, сын, слушай. Вот как раз и отец подходит.

Батя, высвободившись из коляски-каракатицы, самостоятельно поднялся на костыли и довольно уверенно направился к нам.

— Ну, вот все и собрались, — решительно сказала мама. — Так, му­жики.

— Привет! Ты сегодня такая красивая! — сказал с улыбкой отец.

— Спасибо. Жаль, что ты этого мне не говорил в свое время.

— Надеюсь, еще исправлюсь. Какие наши годы!

— Так, ребята, — сдерживая волнение, начала мать: — Я возвращаюсь в Лесостепной.

— Как? — только и смог сказать отец.

— Поездом. Мы же договорились, пока ты на ноги не встанешь, я буду здесь. Но ты уже на ногах, слава богу.

Отец понуро повис на костылях — это называлось «встать на ноги». Мне было жалко батю и обидно за нас двоих.

— Мам, а я как?

— Сынок, думаю, тебе надо побыть с отцом. Впереди каникулы. Кварти­ру я оплатила, денег немного оставлю и буду высылать.

— Ну да, ты теперь будешь богатой председательшей! — Во мне говорила обида, а не разум.

— Сын, а ты жестокий, — тихо произнесла мать. — Я этого не заслужи­ла.

— Мам, извини. Конечно, устраивай свою жизнь. Тебе и с деньгами будет легче. — Я не к месту вспомнил лужу безденежья в стиле фэнтези. Она с детства мне отравляла жизнь, и маме тоже.

— Кирилл, давай по-взрослому. Мать, конечно, имеет право, — сказал осипшим голосом отец и тут же спросил: — Когда ты уезжаешь?

— Послезавтра. Билет я уже купила.

— Ты все-таки выходишь замуж за этого. председателя, — с тоской, но без укора произнес отец.

— Посмотрим. а ты, Константин, не спейся. Потому сына с тобой остав­ляю. Выздоровеешь, возвращайся к своей Жанне.

— Мы с папкой будем без нее жить, — резко сказал я.

— Если сын будет мешать, отправишь его в Лесостепной, — не глядя на меня, произнесла спокойно мама. — К 1 сентября пусть обязательно вернется.

— Ты же сказала, что я здесь буду учиться. В военный институт готовить­ся.

— Видишь, Кирилл, обстоятельства меняются. А готовиться в институт везде можно, хоть в Перми, хоть в Лесостепном.

— Я, кажется, всем вам мешаю. — Мне пришлось подавить желание разрыдаться от обиды. Но нет, пацану позорно плакать!

— Кирилка, если б ты знал, как мне больно, сынок. Но это лучше и для тебя, и для отца, — мама сама расплакалась.

— Ладно, не будем разводить сырость. Значит, так надо! — стараясь быть бодрым, сказал отец.

Стоп-кран и. продолжение маминой «дурацкой» песни

Вот и все!.. Через день мы провожали маму с вокзала Пермь-II. Нас туда отвез на новенькой кредитной «гранте» Владимир Сергеевич. Мы с отцом пока остались пожить в его комнате, может, до сентября. А там у бати решит­ся вопрос с его дачным домиком возле деревни Мошни.

Мама беспрестанно плакала, прижавшись ко мне. Потом, когда прово­дница попросила поспешить занять места, мать с отцом порывисто обнялись. Батины костыли предательски упали. Я их подобрал и не смотрел на роди­телей, потому что у меня текли позорные слезы. Меня подбодрил Владимир Сергеевич:

— Ничего, Кир, когда-то надо пуповину обрезать, — он как бы повторил слова зоотехника.

Я снова вспомнил про роль пуповины в моей жизни и ощутил себя пол­ным заморышем. Почему-то подумал о неродившемся брате. Конечно, если бы он родился, мы бы все вместе жили и мама с отцом бы не расходились. Может, не надо было ездить маме на бухгалтерские курсы? В аварию бы не попала, брата мне сохранила. Или судьба такая?

Владимир Сергеевич поднял в тамбур пару маминых сумок.

Мать последней из пассажиров вошла в вагон.

— Быстрее, девушка, быстрее. Сейчас отправляемся, — нервничала про­водница.

Под «Прощание славянки» поезд тронулся. Мы с папкой сиротливо стоя­ли посреди перрона.

— Ну, земляки, поехали домой, — сказал Владимир Сергеевич.

И тут только что тронувшийся поезд заскрежетал тормозами, содрогнулся всем длинным туловищем, остановился.

— Ого! Кто-то сорвал стоп-кран, — пояснил Владимир Сергеевич.

Дверь в одном из вагонов распахнулась, из нее буквально выпрыгнула.

мама. За ней вывалились две сумки. Проводница размашисто жестикулирова­ла и явно ругалась.