Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

— Не говори мне об этом, царь! Гвездослав [21] Гвездослав, Павол (1849—1921) — крупнейший словацкий поэт, лирик, патриот. — и подпаивает! Это же варварство!

Но даже гнев Ван Стипхоута приносит Рене облегчение.

Подменяя товарища завхоза, он подселяет Ван Стипхоута к рожновчанину, и сам отправляется на боковую. Почти сразу, с заново успокоенным сердцем, Рене засыпает. Пятью минутами позже возле его кровати происходит такой разговор:

— Оденьтесь, пойдемте с нами!

— Да, пожалуйста, пожалуйста!

До Рене лишь сквозь сон что-то доходит. Он открывает глаза. Постель Тршиски пуста.

Первое, что Ван Стипхоут отвергает с презрением, — это утренний режим друга.

Как, неужто Рене придерживается будильника Тршиски, поставленного на оптимальное время 5.35? Как, неужто Рене пьет по утрам черный кофе, замешанный на горячей воде прямо из-под крана, потому что приготовить более совершенный напиток — в отличие от Тршиски — ему не хватает времени? Неужто Рене мчится с Тршиской на завод рысью и таким же манером ведут себя вышестоящие, а то и наивышестоящие лица?

— Абсурд! — восклицает Ван Стипхоут в первое же утро, а поскольку этим утром Тршиска отсутствует, Рене, испив добротно приготовленного кофе, весьма неторопливо шагает с Ван Стипхоутом по дороге, которая еще минуту назад гудела как трек, а сейчас напоминает покинутый храм — часы показывают три минуты седьмого. В проходной Рене вручает вахтеру табельный листок, куда заносится точное время его опоздания, — назад он сможет получить его в кадрах. Ван Стипхоуту пока еще вручать вахтеру нечего.

Но даже двумя-тремя днями позже, когда уже и у Ван Стипхоута табельный листок, он лишь показывает его издали и тотчас сует обратно в карман; вахтеры орут на него, а он и в ус не дует — идет себе дальше, тогда как Рене покорно отдает свой листок. А иной раз Ван Стипхоут и пикируется с вахтером: то уверяет его, что часы в проходной спешат, то доказывает, что они с Рене, не пользуясь обеденным перерывом, имеют право на опоздание. Однако в бухгалтерии доводы Ван Стипхоута никакого действия не оказывают — за опоздания и у него, и у Рене удерживают некую сумму из зарплаты, ибо обеденный перерыв на то и придуман, чтобы им пользоваться.

— Одели тебя, царь? В форму влезть приказали? Ты теперь ни дать ни взять белый кит! — воскликнул Ван Стипхоут, в первый раз вступив в редакцию заводской многотиражки, где Рене трудился в белом халате. С того дня белый халат Рене покоится на вешалке в углу редакции. Свой же белый халат Ван Стипхоут решительно отказывается даже взять со склада. Рене и Ван Стипхоут становятся опознаваемыми уже лишь потому, что расхаживают по заводу не облаченными в рабочую форму. Но, разумеется, есть и другие приметы. Ван Стипхоут ведь так и огорошивает народ своими неповторимыми жестами и восклицаниями, а тем более всякими аксессуарами туалета в стиле «шик-модерн».

— Скажите, пожалуйста, что он за человек, этот Ван Стипхоут? Он что, немного того? — спрашивает, к примеру, главный снабженец Пайдушак.

— Почему вы так решили? — удивляется Рене.

— Да так просто. Иду как-то по заводу, навстречу он, людей всюду до черта, а он меня обнимает!

— Ну и что из того, если он вас и обнял? Он психолог, может, он хочет знать, как вы будете реагировать, — вступается за Ван Стипхоута Рене.

А Ван Стипхоут и в самом деле психолог. Ведь он принят — эка важность, что всего на полгода, — на должность заводского психолога Горчички, отбывающего воинскую повинность. В этом плане директор велел соблюсти все надлежащие формальности. И они действительно соблюдаются! Ван Стипхоута усаживают даже за стол, за которым обычно сидит психолог Горчичка, — за нормальный письменный стол. И как же Рене в глубине души завидует Ван Стипхоуту! Лучше б ему не сидеть за этим столом! Да и комната, в которой стоит стол, сама по себе имеет немаловажное значение: Ван Стипхоут сидит напротив товарища Ферьянца, начальника отдела кадров.

Ну можно ли после всего удивляться, что Ван Стипхоут так быстро входит в роль заводского психолога? И сразу же, впервые усевшись после выполнения всех формальностей напротив товарища Ферьянца, недвусмысленно дает ему об этом понять.

— Но вам, насколько мне известно, поручено написать хронику нашего завода, — говорит товарищ Ферьянец.

А Ван Стипхоут грудным голосом, растягивая долгие слоги в три раза дольше положенного [22] В словацкой фонетике имеются долгие звуки, которые тянутся примерно вдвое дольше кратких. Герой романа утраивает эту долготу. , что по обыкновению делает, когда привирает в вопросах особо значимых, отвечает:

— Да-а-а. Так, между прочим. Если останется время, займе-е-емся.

Товарищ Ферьянец глядит на Ван Стипхоута с уважением, удивлением, но и с чувством недоверия и сомнения. Черт его знает, какой у этого человека уговор с директором — на беседу, которая состоялась в машине, Ван Стипхоут настойчиво и при любом разговоре ссылается, всякий раз ввертывая какую-нибудь новую поразительную подробность, а то и чешский оборотик. К примеру, директор якобы сказал:

— Sakra [23] Черт побери (чеш.) . , это же колоссально, у нас будет психолог и летописец в одном лице.

— А вы изучали психологию? — спрашивает начальник отдела кадров товарищ Ферьянец. — В ваших бумагах это не указано.

Ван Стипхоут лишь кивает головой: — На факультете невообразимый кавардак. В бумагах не отражено это, но, разумеется, я владею, углубляю.

И товарищ Ферьянец, да и все остальные, в том числе и Рене, в скором времени начнут убеждаться, что это именно так.

В самом деле, в роль заводского психолога Ван Стипхоут вживается настолько естественно, что, даже оставшись с Рене с глазу на глаз, не шутит по этому поводу.

— Где ты торчал эти три недели? Почему ты не вышел на работу сразу за мной? — спрашивает, к примеру, Рене.

Ван Стипхоут: — Творил, царь, творил. Психологическую повесть дописывал — И при слове «психологическую» даже не улыбается, более того — хмурится, если улыбается Рене.

Что Ван Стипхоут — психолог, убеждаются и в технической библиотеке. Ван Стипхоут отправляется туда на следующий же день после приезда. Встречает его седовласый чех, инженер Кокрмент. Симпатичная личность.

— Товарищ Кокрмент, — деловито обращается к нему Ван Стипхоут, как бы оставляя любезность товарища инженера без внимания. — Как у вас дела с психологической литературой? Располагаете?

— Психологической никакой, — улыбается инженер Кокрмент. — По большей части здесь все из области слаботочной техники.

— Уму-у-у непостижимо! — восклицает Ван Стипхоут без тени улыбки. — Мой предшественник, заводской психолог Горчичка, разве не выписал?