Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Однако РП было утверждено для масок всей изготовляемой продукции, в том числе и для «Криваня», хотя, казалось бы, количественное увеличение типов масок должно повлечь за собой наибольшее число испытаний.

Следующая главка детектива названа «И другие небезынтересные вопросы».

«Вопрос первый: почему же, собственно, испытания по всем типам масок не были проведены сразу? И еще вопрос: почему стальная маска не была использована еще при производстве «Манеса», для которого она специально и испытывалась (успешно), или же «Оравана», первых «Мураней»?..

Ответа на первый вопрос получить не удалось. Говорят, что испытаны были якобы все маски. И даже эта последняя — злополучная маска для «Криваня». И испытания якобы прошли успешно. На их основании, дескать, и родился приказ главного инженера (от 13 мая 1960 г.) ввести маски из листовой стали в производство ТВП «Кривань». Но где же эти первые успешные образцы? Их нет».

Прослеживая дальнейшие злоключения масок, Рене пытается ответить и на второй вопрос. С трудом продираясь сквозь заросли неясностей, он делает ряд важных выводов: несмотря на решение ввести в производство листовую сталь, маски продолжали штамповать из алюминия, заранее приобретенного заготовительным отделом; перелом наступил лишь тогда, когда через какое-то время запасы алюминия истощились и волей-неволей пришлось обратиться к листовой стали. Целый ряд противоречий и случаев халатности раскрыты Рене в главке «Алюминий на исходе». А в следующей главке, «После 7 октября 1960 года», он пишет:

«В этот день пришлось уже безотлагательно запустить производство масок из листовой стали. И лишь тогда обнаружилось, что задача эта не из простых. Разрешить ее в кратчайшие сроки (за субботу и воскресенье — 8 и 9 октября) было поручено бригаде специалистов из цеха заготовок. Одновременно бросились и на поиски алюминия. Бригада между тем решила задачу, установив, что производство масок из листовой стали безусловно возможно. Был найден и алюминий. 800 кг. И следовательно, можно было начать производство. И оно началось. Из чего же штамповали маски? Разумеется, из алюминия. Казалось бы, логика требовала продолжать испытания на листовой стали. Да не тут-то было: испытания были прекращены. Но алюминий кончился — пришел черед листовой стали. И тогда вдруг выяснилось, что испытания 8—9 октября либо случайно оказались удачными, либо проводились спустя рукава. Подавляющее большинство масок из листовой стали пошло в брак. Маски…»

И тут Рене демонстрирует образец композиционной находчивости журналистов.

«…обладали разной степенью эластичности, поэтому при установке в футляры между экраном и маской возникли зазоры… Маски давали трещину в изгибах, и конвейеры остановились. То, что было завоевано усилиями ночных смен, теряло всякий смысл и фактически было сведено к нулю».

Но, разумеется, с той поры, как работницы конвейера Е написали письмо, до времени детективной акции Рене жизнь не стояла на месте. И потому в этой главке приводится решение, к которому прибегнул, оказавшись в крайне безвыходном положении, второй его знакомый по кабачку «У малых францисканцев» — Трнкочи, мастер заготовительного цеха:

«Дефект в изгибах был устранен путем нагревания заготовки. Изготовлен также станок для шлифовки масок. Кроме того, маска проходит через руки еще одного рабочего, который тщательно ее выравнивает. Естественно, трудоемкость в результате всех этих мер возрастает втрое. Кроме этих двух операций — нагревания и выравнивания при производстве стальных масок, — добавляются еще две операции при обезжиривании и три — при окраске. Сама штамповка также происходит в два раза медленнее, ибо штамповка алюминия шла под давлением 120 атмосфер, теперь же штампуют при 220 атмосферах. Но при всем при том производство на ходу. Мы вздохнули с облегчением».

Заключительная глава названа Рене «Каковы же выводы?». Хотя он и не очень уверен во всем, что говорит — Он все-таки дилетант, — но как-то подытожить сказанное нужно:

«В своих выводах мы исходим из убеждения, что РП правильно. Экономия, несмотря на рост трудоемкости, здесь налицо. Принимая во внимание современные трудности с алюминием на международном рынке, РП неизбежно. Трудоемкость в скором времени снизится благодаря изготовлению нового стального штампа. Отпадет необходимость шлифовки, а возможно, и выпрямления. И на горизонте следующее РП — производство масок из пластмассы. Однако возникает вопрос: почему РП, по сути своей правильное, не подверглось более ответственной, гибкой и тщательной проверке, почему за все нужно было браться в последнюю минуту, когда земля уже горела под ногами? Ответ однозначен: причиной тому верхоглядство, недостаток инициативы и коллективной ответственности…»

Выводя эти слова, Рене прекрасно сознает, что все его усилия могут оказаться тщетными, пропасть втуне. Но он должен рисковать, должен называть вещи своими именами. А имеет ли он на это право? Разбирается ли он в происходящем настолько, чтобы говорить столь убежденно? Он пишет:

«Конечно, сегодня легко сказать: виноват Бурак. Но на деле виноват каждый, кто знал, что Бурак-рационализатор и Бурак — представитель ОТК — одно и то же лицо. Легко сказать: виноват Навратил. Но виноват каждый, кто знал (так же, как и Навратил) о предостережении страшнинцев».

Это максимум, говорит себе Рене, на большее я не способен. Пусть хотя бы из этого люди извлекут для себя какую-то пользу. И заканчивает он свою повесть следующими словами:

«Таков ответ, товарищи работницы конвейера Е, на ваш вопрос. Кто виноват? Виновных много. Почему? Именно из-за их хронического и трусливого нежелания нести ответственность. Честную ответственность за себя. И еще более честную и высокую ответственность за другого. За весь коллектив, за завод, за все, что на нем происходит, что близко каждому и во что каждый из нас не только вправе, но и обязан вмешиваться».

Рене с наслаждением перечитывает свой детектив. Наконец-то он им покажет, всем этим лгунам и трусам, которые до сих пор водили его за нос… Но ведь и он мало чем отличался от них. Такой же лгун и трус. Но теперь прозрел. Наконец. Был бы здесь Ван Стипхоут, вот бы удивился! А понравился бы ему этот детектив? Не вставил бы он этакое недостающее словечко?

Рене задумывается, а потом подправляет последнюю фразу:

«И еще более честную и по-коммунистически высокую ответственность за другого».

Теперь с любой точки зрения все в порядке.

Праздничное чувство наполняет Рене после написания детективной повести. Он и не предполагал, что заводскую газету можно создавать с не меньшим удовольствием, чем хорошую поэзию. У него теперь то же состояние, что и у тех, кто наверстывает план: и у него в газете дефицит, и он пытается его устранить. «Теперь я буду выпускать самую лучшую многотиражку на свете, — скромно говорит себе Рене, — да, собственно, я уже приступил к этому. Уже не мечусь по заводу, словно муха, что бьется о стекло. Не зря провел я здесь девять месяцев: nomen omen [41] Имя, содержащее предзнаменование (лат.) . , мое имя, Рене, означает «возрожденный», и я, написав детектив «Кто виноват?», тоже, пожалуй, возродился. Конечно, великие преображения — сплошное надувательство, — корректирует он себя мысленно. — Я неизменно все тот же, просто набрался знаний и стал знатоком».