Нада Габорович - Голосую за любовь

Я чуть было не поздоровался, но вовремя сообразил, где мы находимся, и прошел мимо. Черепаха в узелке была чертовски тяжелой.

— Может, ты засунула туда еще свинцовый брусок? — спросил я Рашиду, но она на это отрицательно покачала головой.

— Я положила туда только камень. Грета очень его любит.

— Грета?

— Черепаха. Она похожа на Грету Гарбо. Глаза такие же таинственные. Завтра сам увидишь, а может, посмотришь ее и на танцах!

Я ответил, что обязательно так и сделаю, но когда мы наконец очутились на площадке, где грохотала эта «Торпеда», нам уже и в голову не приходило рассматривать черепаху.

Танцы проходили в саду Молодежного клуба. На ярко освещенном бетонном помосте мелькали итальянские каблучки, накрахмаленные юбки, широкие рубахи с нашивками на них и висящими до пупа металлическими ожерельями, предельно, где это требовалось, зауженные джинсы. Рашида танцевать не хотела, отговариваясь тем, что она босая и что им некуда деть Грету. Конечно, все это были только увертки, тем более в устах Рашиды: вообще-то ей ничего не стоило прийти босиком даже на королевский бал и привести с собой не крошечную черепаху, а целого крокодила.

— Может, дело-то не в этом? — спросил я, но она подтвердила, что именно в этом, и, конечно, соврала.

Я это понял, как только на безлюдной улице, под каштанами обхватил ее и попробовал покружить.

— Да ты не умеешь танцевать? Чего же сразу не сказала, а несла всякую чепуху? — Я сжал ее изо всей силы и прямо захлебывался от смеха… — Ну, чего молчишь?

Я не выпускал из рук ее плечи, и тогда, понурившись, она ответила, что не считает нужным звонить об этом на весь город.

Прямо тут, посреди улицы, я начал учить ее танцевать, но Рашида была из тех, кого не так-то просто обучить тому, чего они не хотят. А она не хотела. Во всяком случае, не хотела первые двадцать минут. Она смиренно подчинялась моим движениям, однако то, что она делала, совершенно не согласовывалось с музыкой этих дьявольских «Торпед», и со стороны могло показаться, что на улице не танцуют, а ковыляют двое пьяниц. И тут я случайно перехватил взгляд, который она бросила на танцующих за забором девчонок, на их длинные ожерелья, на каблучки, тонкие и острые как гвоздики, и все прочее. Ее взгляд говорил о том, что ей очень бы хотелось оказаться на их месте. Но это длилось не больше минуты.

Девицы хихикали и выламывались, а парни, вероятно, говорили им разные слова о лунном свете, любви и т. д., и т. п. Чистый кретинизм!

Я никак не мог представить себе рядом с ними Рашиду! Теперь там танцевали что-то вроде твиста, вернее, танцевали две или три пары. Они брыкались, как черти, привязанные к автомобильному прицепу, а остальные, столпившись вокруг, наблюдали за ними, перемигивались и аплодировали. «Глянь, какие ножки! — А под юбкой видел? Ну то, то самое? — Могу поклясться, у этой малышки клевые груди! — Что, что ты сказал? — Ничего. Купи себе новые уши, Рашо Войводич. — Новые, говоришь? Хорошо, Тома, я могу и для тебя одни прихватить. Их на бойне хоть пруд пруди. На любой вкус. Думаю, свиные будут тебе в самый раз. — Уши? Ну хватит вам, идиоты, заладили об ушах! — У этой крошки не только ноги, у нее и все остальное — супер. Я-то уж знаю! — Откуда ты знаешь? — Откуда ты можешь знать? — Об этом может знать только настоящий мужик. Ты думаешь, Атаман, он — мужик? Фига с два мужик!»

Покачивались и извивались туго затянутые девицы, и бусы бренчали, бренчали как раз там, где было надо, и глаза их горели, и румяна плавились на губах и скулах, и все, чем торговал в своей парфюмерной лавке Елисей, демонстрировалось на этой площадке размером шесть на восемь метров.

Мы с Рашидой сидели на корточках за забором и смотрели на них. Из сада нас не видели, но мы все видели очень хорошо, и не только танцующих, но и тех, что, стоя в стороне, комментировали танцы.

Комментарии были крайне зоологического свойства, и мне от них стало тошно. Любой из парней каждым своим атомом хотел лишь одного — и в то же время изо всех сил старался словами, взглядами и пошлыми движениями унизить и загрязнить то, чего жаждал. По сути дела, это напоминало старую басню о лисице и винограде.

Как всегда, самой красивой была Неда, и ее нарасхват приглашали на каждый танец. Наши фрайеры подобно москитам кружили вокруг нее, а девицы в сторонке злословили, что и юбка-то у Неды отвисла на одном боку, и каблуки-то стоптаны. Все эти пересуды до нее словно и не долетали. Лицо Неды светилось радостным возбуждением и счастьем, и во всем саду нельзя было найти второго такого лица, разве что таким же счастливым становилось лицо Атамана, когда он танцевал с ней. Он был ниже ростом, но держал ее уверенно и крепко, и танцевали они чертовски красиво. Так красиво, что прямо захватывало дыхание. Неда улыбалась, и я уверен, что Атаман, как это, впрочем, раньше случалось с каждым из нас, был убежден, будто улыбается она именно ему. Я не мог оторвать от них глаз и смотрел до тех пор, пока Рашида не сказала, что с нее довольно.

— Чего — довольно? — Я взял ее за локоть и повернул к себе.

— Я хочу сказать, довольно пялить глаза. Если я твоя девушка, нечего глазеть на других.

— На каких других? Это же девчонка из нашего класса. Неда. Она лучше всех учится.

— Может, вообще лучше всех?

— Не исключено, но это не имеет значения. Ею можно любоваться, как, например, Полярной звездой.

— Тогда и любуйся на здоровье и той и другой. Давай сюда Грету! — Рашида оттолкнула мою руку, грубо вырвала узелок с черепахой и побежала, не разбирая дороги.

— Ты же не в ту сторону! — крикнул я, танцующие с любопытством облепили ограду. — Не угоди в Тису!

Но она даже не обернулась. Я припустил за ней и наконец, едва переводя дух, схватил за плечи.

— Не дури, Рашида! Тебе не с чего ревновать! — Я гладил ее и повторял одно и то же. И под моими пальцами ее плечи перестали вздрагивать. — У тебя просто нет для этого никаких оснований. Неда — это уже старая, старая история.

— Да брось ты! Будто я не знаю, что бывают истории с продолжениями. И ты это прекрасно знаешь.

— Может, и знаю, но я знаю и то, что у тебя нет никаких причин ревновать! — Я вдруг почувствовал стремительный рывок ее тела, и она яростно набросилась на меня, пустив в ход ногти, колени и зубы, как кошка. Я сначала растерялся и не сразу понял, что она при этом говорила; но вроде бы все сводилось к вопросу о том, кто же тогда имеет основание ревновать? Я, мол, сам назвал ее своей девушкой, предложил вместе уехать на острова Южного моря, она мне подарила Грету, отец ее сегодня из-за меня отколотил, и что же я после этого думаю: имеет она право ревновать или нет?

— Все мое должно принадлежать мне одной, запомни это, я — не коллективное хозяйство! — шептала Рашида и гладила мою покрытую мозолями руку. — Ты больше не имеешь права заглядываться на других девчонок и разговаривать с ними, и вообще не смей ничего такого. Забирай Грету, и, пока она живет у тебя, пусть это означает, что ты верен нашему уговору.