Нада Габорович - Голосую за любовь

Мори. Бледная, нежная, отрешенная Мори, которая в то же время может не задумываясь ответить на любой вопрос из области политики. Словом, достаточно эрудированная. Чем не подходящий образ для романа? В конце концов, действие романа должно разворачиваться так, как живет Мори, — ненавязчиво, легко и непринужденно…

Но и в сердце Мори наконец вкралось беспокойство. Для людей, почти ничему не придающих значения, то есть ни к чему, в том числе и к жизни, не относящихся всерьез, нет ничего хуже, чем оказаться в среде себе подобных. В доме неизменно царило уныние. Виктор запирался у себя в комнате, Клара наспех делала что-то по дому и спешила туда, где она чувствовала себя как рыба в воде, — в редакции, всевозможные клубы, общества. Во время последней встречи с Эмилом Мори, попросту говоря, было скучно. Ее это даже огорчило. Да, Мори по-прежнему занимала его манера говорить — не совсем обычная и немного театральная. Ей могло льстить отношение к ней, в котором сочетались сдержанность, комплекс вины и восхищение. Темы их бесед всегда были возвышенны. И все же, слушая Эмила, Мори на сей раз постоянно ловила себя на мысли, что ей это неинтересно. Неожиданное признание Эмила, что он не в силах был бы порвать их отношения, не произвело на Мори ни малейшего впечатления, а уж рассуждения о Тинторетто и вовсе оставили ее равнодушной. В какой-то момент Мори почувствовала, что вот-вот полностью отключится. Усилием воли она заставила себя прислушаться и застала обрывок фразы: преобладание серых тонов на полотнах Тинторетто… Да, что-то они упустили еще в самом начале. Разве можно говорить о нерасторжимости отношений и одновременно подрезать им крылья? К чему же они пришли? Их отношения застыли на мертвой точке. Они боятся сделать лишний жест, переступить определенную грань. Как это противоестественно. И мучительно. Особенно для Эмила, как считала Мори. Подобно грозным завоевателям, любовники не могут удержаться от соблазна дойти до победного конца. Их же боевые действия бесконечно откладывались.

Вот и возникла усталость, или скука, или что-то еще. По утрам Мори долго не вставала с постели. Оживленный гомон птиц на рассвете с приходом дня постепенно стихал. Излучая жар, над горами поднималось солнце. Лежа в полумраке комнаты с зашторенными окнами, вялая и расслабленная, Мори прислушивалась к шуму улицы за окном и размышляла. Существует ли Эмил на самом деле? Существует ли в действительности Тони? Что же все-таки делать? Ее начали всерьез занимать вопросы, которые прежде она себе не задавала. Мори стало раздражать собственное ироническое спокойствие, казавшееся ей теперь неестественным, и полная пустота в душе. Неужели ее ничем не возможно заполнить? Надо, наверное, уехать куда-нибудь и постараться жить так, чтобы не думать о смерти и быстротечности времени…

Лежа так по утрам, не в силах думать всерьез ни о неверном муже, ни о верном друге, ни о своих сомнениях, Мори с каждым днем все неотвратимее приближалась к тому, чтобы пойти ва-банк.

Выбор пал на Нэда. Собственно, в этом не было ничего удивительного. Он уже успел произвести на Мори впечатление. Встретив его во второй раз, она вновь ощутила тот же толчок, похожий на страх. Нэд с искренним интересом смотрел на нее и внимательно слушал. Словом, он ей нравился. С ним невозможно было лукавить, как с Эмилом, сидя за столом в ресторане. Мужчина его типа жаждет доказательств любви к себе и сам дает такие доказательства. Он должен восхищаться собой, своим выбором, силой своего и ответного чувства. Поэтому от отдается любви без остатка, и не только на словах. Такой сделает все, чтобы ее помыслы и поступки были связаны только с ним. Никакой свободы! Они наверняка даже газеты читали бы вместе. Боже праведный!

Местом второй их встречи случайно оказался вернисаж. Нэд не преминул отпустить несколько остроумных, едких замечаний по поводу представленных полотен. Он предложил Мори пофантазировать и рассказать, что, по ее мнению, изображено на одной из картин. Ей показалось, что слева нарисована симпатичная упитанная гусыня, а справа — пейзаж с низким небом. Однако по замыслу художника это была скорбящая женщина, и называлась картина «Отчаяние». Ничего не стоило высмеять и другие работы. Скажем, полотно под названием «Мечты» ужасно напоминало кекс с изюмом. Если искусство не радует глаз и не воспринимается всерьез, значит, что-то не так. Живопись и поэзия так много потеряли от этого…

В тот вечер они оказались в открытом кафе, разместившемся в саду на площадке, посыпанной гравием. Из него открывался вид на окрестные горы. Нэд посадил Мори так, чтобы она могла любоваться луной, а сам с нескрываемым восхищением наблюдал за ней. Мори стало не по себе. Если он придает их встречам такое большое значение, то и она потом не сможет делать вид, будто их не было. Ему не до шуток, он не оставляет себе путей к отступлению, а это и на нее накладывает определенные обязательства. Нужно наконец решиться. Четко сказать «нет» или безоговорочно принять его условия. У Мори, не привыкшей к так называемой ясности в отношениях, это вызвало внутренний протест. Лучше, пожалуй, сослаться на головную боль, уйти и никогда больше не давать Нэду повода так забываться. В конце концов, это просто смешно! Нельзя же вести себя как на рынке, по принципу — бери или проваливай.

Мори тем не менее не удалось ни отвергнуть Нэда, ни преодолеть смятение и растерянность в своей душе. Раньше, лежа по утрам в постели, она думала, что жить без постоянной мысли о неизбежности смерти просто невозможно. Теперь же ей казалось, что она стоит на пороге такой жизни. Девиз «Memento mori!» [19] Помни о смерти! (лат.). не для Нэда, который хочет от жизни слишком много. Он создан для того, чтобы стремиться к земным радостям, славе, любви, деньгам. А что, если броситься в объятия такого мужчины — будь что будет — и обрести наконец способность заплакать, когда кто-то не предложит тебе сигарету до того, как закурит сам…

А Тони все ждал от Мори какой-нибудь весточки. Неужели нельзя было хотя бы сообщить, что она получила перевод. Ведь прошло уже двенадцать дней. Да это просто бестактно! Он пытался за это сердиться на нее и даже осуждать. Но его недовольство быстро улетучивалось, он понимал, что дело не в бестактности, а в том, что он потерял ее навсегда. Очевидно, ее ничуть на занимало, что происходит с ним и что будет с ними. Он написал, но не отправил, два письма, в которых спрашивал, не лучше ли им развестись, сам пришел в ужас от мысли, что это возможно, и никак не мог понять, как его угораздило до такого додуматься. Хотя нет, он понимал. Тони был готов на все, чтобы хоть как-то сохранить связующую их нить. Он ощущал ее присутствие, перелистывая любимые книги Мори или заглядывая в шкаф, где висели ее платья. Однажды он взял блузку Мори, с нежностью прижал и простоял так несколько минут. Ему чуть не стало плохо, и Тони подумал, что так больше нельзя.