Джон Кутзее - Сцены из провинциальной жизни

О каком несчастье вы говорите?

Муж работал в ночную смену, охраняя склад возле доков. Он был единственным охранником. Произошло ограбление: туда вломилась банда. Они набросились на него, ударили топором. Может быть, это было мачете, но скорее топор. Ему изувечили половину лица. Мне все еще трудно об этом говорить. Топор. Ударить человека в лицо топором за то, что он выполняет свою работу. В голове не укладывается.

Что с ним было дальше?

У него был поврежден мозг. Он умер. Это длилось долго, почти год, но он умер. Это было ужасно.

Мне жаль.

Да. Фирма, где он работал, какое-то время продолжала выплачивать его жалованье. Потом деньги перестали поступать. Мы больше не ответственны за него, сказали они, теперь за него отвечает государственная организация, выплачивающая пособия. Но она ни разу не дала ни цента. Моей старшей дочери пришлось уйти из школы. Она устроилась упаковщицей в супермаркет. Это давало сто двадцать рантов в неделю. Я тоже искала работу, но не могла поступить в балет: их не интересовал мой вид балета; таким образом, мне пришлось вести занятия в студии танца. Латиноамериканские танцы. В те дни они были популярны в Южной Африке. Мария Регина продолжала учиться в школе. Ей нужно было доучиться тот год и следующий, прежде чем она смогла бы поступить в высшее учебное заведение. Мария Регина — это моя младшая. Мне хотелось, чтобы она получила аттестат, а не отправилась вслед за сестрой в супермаркет, всю оставшуюся жизнь расставляя по полкам консервные банки. Она была умницей. Любила книги.

В Луанде мы с мужем старались немного говорить за обеденным столом по-английски, а также немного по-французски — просто чтобы напомнить девочкам, что Ангола еще не весь мир, — но они так и не заговорили на этих языках. В Кейптауне английский был школьным предметом, по которому Мария Регина успевала хуже всего. Я ее записала на дополнительные занятия по английскому для таких детей, как она, вновь прибывших. Вот тогда-то я впервые и услышала о мистере Кутзее, о котором вы спрашиваете, как выяснилось, он не был в штате, вовсе нет: его наняли вести эти дополнительные занятия.

Похоже, этот мистер Кутзее африканер, сказала я Марии Регине. Разве ваша школа не может позволить себе настоящего английского учителя? Мне бы хотелось, чтобы тебя учил настоящему английскому англичанин.

Мне никогда не нравились африканеры. Мы много видели их в Анголе, они работали в шахтах или служили в армии наемниками. Они относились к темнокожим, как к грязи. Мне это не нравилось. В Южной Африке муж научился нескольким словам на африкаанс — пришлось, в охранной фирме были одни африканеры, но что до меня, то мне не нравилось даже слышать этот язык. Слава богу, в школе девочек не заставляли учить африкаанс, это было бы уж слишком.

Мистер Кутзее не африканер, возразила Мария Регина. У него борода. Он пишет стихи.

У африканеров тоже могут быть бороды, сказала я, и не обязательно нужна борода, чтобы писать стихи. Я хочу увидеть этого мистера Кутзее, мне не нравится то, что я о нем слышала. Пригласи его сюда, к нам домой. Пригласи его к нам на чай, пусть покажет, что он настоящий учитель. А что за стихи он пишет?

Мария Регина начала изворачиваться. Она была в том возрасте, когда дети не любят, чтобы родители вмешивались в их школьную жизнь. Но я сказала, что, пока я плачу за дополнительные занятия, я буду вмешиваться, сколько захочу. Так какие стихи пишет этот человек?

Не знаю, ответила она. Он заставляет нас декламировать поэзию. Заставляет учить наизусть.

— Что он заставляет вас учить наизусть? — спросила я. — Расскажи мне.

— Китса, ответила она.

— Что такое Китс? — спросила я (я никогда не слышала о Китсе, не знала никого из этих старых английских писателей, мы не изучали их в те времена, когда я училась в школе).

«Сонное оцепенение охватывает меня, — процитировала Мария Регина, — словно я выпил болиголов». Болиголов — яд. Он воздействует на нервную систему.

— Так вот что заставляет вас учить этот мистер Кутзее? — сказала я.

— Это из книги, — ответила она. — Это одно из стихотворений, которые нам нужно учить к экзамену.

Мои дочери всегда жаловались, что я слишком строга к ним. Но я не сдавалась. Только следя за ними, как ястреб, я смогла бы уберечь их от беды в этой чужой стране, где они не дома, а на континенте, куда нам вообще не следовало приезжать. С Жоаной было легче, Жоана была хорошей девочкой, спокойной. А Мария Регина была более легкомысленной, все время старалась бросить мне вызов. Мне приходилось держать Марию Регину в узде, с ее поэзией и романтическими мечтами. Встал вопрос о приглашении, о том, как правильно сформулировать приглашение учителю дочери посетить дом ее родителей и выпить чаю. Я поговорила с кузеном Марио, но он не смог помочь. В конце концов мне пришлось попросить секретаршу в студии танца написать за меня письмо. «Дорогой мистер Кутзее, — написала она, — я мать Марии Регины Нассименто, которая учится в вашем английском классе. Имею честь пригласить Вас к нам на чай, — я дала адрес, — в такой-то день, в такое-то время. Доставка из школы будет обеспечена. Просьба подтвердить согласие. Адриана Тейшейра Нассименто».

Под доставкой я подразумевала Мануэля, старшего сына кузена Марио, который подвозил Марию Регину домой днем в своем фургоне после того, как развозил заказы. Ему было бы нетрудно захватить и учителя.

Марио — это ваш покойный муж.

Марио. Да, мой муж, который умер.

Пожалуйста, продолжайте. Я просто хотел уточнить.

Мистер Кутзее был первым человеком, которого мы пригласили к себе в квартиру, первым, не считая родственников Марио. Он был всего лишь школьным учителем (мы сталкивались со многими школьными учителями в Луанде, а до Луанды — в Сан-Паулу, и у меня нет к ним особого почтения), но для Марии Регины и даже для Жоаны школьные учителя были богами, и я не видела смысла их разочаровывать. Вечером накануне его визита девочки испекли торт, украсили его сахарной глазурью и даже сделали надпись (они хотели написать «Добро пожаловать, мистер Кутзее!», но я заставила их написать «Сент-Бонавентуре, 1974»). Еще они напекли полные подносы печенья, которое в Бразилии называется brevidades.

Мария Регина очень волновалась.

— Вернись домой пораньше, умоляю! — услышала я, как она уговаривает сестру. — Скажи начальнику, что плохо себя чувствуешь!

Но Жоана была на такое не готова. Не так-то легко уйти раньше, объяснила она, у тебя вычтут из жалованья, если не закончишь смену.

Итак, Мануэль привез мистера Кутзее, и я сразу же увидела, что он не бог. Ему немного за тридцать, прикинула я, одет он был плохо, с плохо подстриженными волосами и бородой, ему не следовало отпускать бороду, она была слишком жидкой. И он сразу же произвел на меня впечатление celibataire. Я имею в виду не просто холостой, но и не годный для брака — будто человек, который много лет был священником и, утратив мужское начало, уже неспособен иметь дело с женщинами. Да и манеры у него были неважные (я рассказываю о своем первом впечатлении). Казалось, он не в своей тарелке и ему не терпится уйти. Он не умел скрывать свои чувства, а ведь это первый шаг к хорошим манерам.