Джон Кутзее - Сцены из провинциальной жизни

В основном я позволил сделать выбор самому Кутзее. Я использовал ключи, которые он разбросал в своих записных книжках, ключи, говорящие о том, кто был для него важен в то время, в 1970-е.

Простите, но мне это представляется довольно своеобразным способом отбора биографических источников.

Возможно. Есть и другие имена, которые мне хотелось бы добавить, имена людей, которые хорошо его знали, но, увы, их уже нет в живых. Вы называете это своеобразным способом работы над биографией. Может быть. Но я не заинтересован в том, чтобы выносить окончательное суждение о Кутзее. Я пишу совсем другую книгу. Окончательное суждение я оставляю за историей. Я делаю вот что: рассказываю об одном периоде его жизни, и, если у нас не получится единого рассказа, тогда будет несколько рассказов, с разных точек зрения.

А у выбранных вами источников нет зуба на Кутзее, нет амбициозного стремления вынести окончательное суждение о нем?

( Молчание. )

Позвольте спросить: если отставить в сторону Софи и кузину, были ли женщины, которых вы упомянули, эмоционально связаны с Кутзее?

Да. Обе. По-разному. Мне еще предстоит с этим разобраться.

А это вас не смущает? Ведь при таком коротком списке источников у вас неизбежно получится рассказ или несколько рассказов с перекосом в сторону личного и интимного, и ничего не будет сказано о достижениях этого человека как писателя? И даже хуже: нет ли риска, что ваша книга станет не более чем — простите, что говорю это, — не более чем сведением счетов, личных счетов?

Почему? Потому что мои источники — женщины?

Потому что природа любовных романов такова, что любовники не могут судить друг о друге объективно.

( Молчание. )

Повторяю, мне кажется странным писать биографию писателя, игнорируя его творчество. Впрочем, возможно, я заблуждаюсь. Быть может, я устарел и так теперь пишутся литературные биографии. Мне пора идти. И последнее: если вы собираетесь меня цитировать, не дадите ли вы мне возможность сначала проверить текст?

Разумеется.

Мадам Деноэль, расскажите, как вы познакомились с Джоном Кутзее.

Мы с ним были коллегами в Кейптаунском университете. Он был на английском отделении, я — на французском. Мы сообща работали над курсом по африканской литературе. Это было в 1976 году. Он занимался англоязычными писателями, я — франкоязычными. Так началось наше знакомство.

А как вы оказались в Кейптауне?

Мой муж был послан туда от «Альянс Франсез». До этого мы жили на Мадагаскаре. Во время пребывания в Кейптауне наш брак распался. Муж вернулся во Францию, а я осталась. И получила в университете место младшего преподавателя французского языка.

И кроме того, вы вели совместный курс, о котором упомянули, — курс африканской литературы.

Да. Может показаться странным, что два белых предложили курс литературы Черной Африки, но так уж обстояли дела в те дни. Если бы мы вдвоем не предложили его, этого бы не сделал никто.

Потому что темнокожих не принимали в университет?

Нет-нет, к тому времени эта система начала трещать по швам. Темнокожие студенты были, хотя не так уж много, и несколько темнокожих преподавателей. Но было очень мало специалистов по Африке, Африке в более широком смысле. Меня удивляла обособленность Южной Африки. В прошлом году я снова там побывала, и ничего не изменилось в смысле отсутствия интереса к остальной Африке. Африка — Черный континент на севере, который ни к чему изучать.

А вы? Откуда у вас интерес к Африке?

От моего образования. От Франции. Вспомните, что Франция когда-то была великой колониальной державой. Даже после того, как колониальная эра официально окончилась, в распоряжении Франции были другие средства удерживать свое влияние: экономические, культурные. La Francophonie — вот какое новое название мы придумали для старой империи. Писателей из Francophonie продвигали, чествовали, изучали. Я выбрала темой своих научных исследований Эме Сезер.

А курс, который вы вели совместно с Кутзее, — он имел успех?

Думаю, да. Это был вводный курс, не более, но студенты находили, что он открывал им глаза.

Белые студенты?

Белые студенты плюс несколько темнокожих. Наш курс не привлекал более радикально настроенных черных студентов. Наш подход был для них слишком академичным, недостаточно engage, ангажированным. Мы считали, что достаточно предложить студентам беглый взгляд на богатства остальной части Африки.

И вы с Кутзее были единодушны в таком подходе?

Думаю, да. Да.

Вы были специалистом по африканской литературе, а он нет. Он изучал литературу метрополии. Как вышло, что он начал преподавать африканскую литературу?

Это верно, у него не было официального образования в этой области. Но он хорошо знал Африку в общих чертах — правда, это были книжные знания, а не практические: он не путешествовал по Африке, однако книжные знания тоже имеют свою ценность, верно? Он знал антропологическую литературу лучше, чем я, включая франкоязычные материалы. У него было понимание истории, политики. Он читал значительных писателей, писавших по-английски и по-французски (конечно, в те дни объем африканской литературы был невелик, теперь все иначе). В его знаниях были пробелы: Магриб, Египет и так далее. И он не знал диаспору, особенно карибскую, а я знала.

Какого мнения вы были о нем как о преподавателе?

Он был хорошим преподавателем. Не эффектным, но компетентным. Всегда хорошо подготовленным.

Он хорошо ладил со студентами?

Об этом я судить не берусь. Возможно, если вы отыщете кого-нибудь из его бывших студентов, они смогут вам помочь.

А вы сами? По сравнению с ним, вы хорошо ладили со студентами?

( Смеется. ) Чего вы от меня добиваетесь? Да, полагаю, я была более популярна, во мне было больше энтузиазма. Не забывайте, я была молода, и для меня было удовольствием побеседовать для разнообразия о книгах после всех занятий по французскому языку. Думаю, мы были хорошей парой: он более серьезный, более сдержанный, я более открытая, более яркая.

Он был значительно старше вас.

На десять лет. Он был старше меня на десять лет.

( Молчание. )

Вы хотели бы что-то добавить на эту тему? Есть ли еще какие-нибудь его черты, которые вы бы хотели отметить?

У нас была связь. Полагаю, вам об этом известно. Она была непродолжительной.

Почему?

Она не могла длиться долго.

Вам бы хотелось что-то добавить?

Хочу ли я еще что-нибудь рассказать для вашей книги? Нет, пока вы не объясните, что это будет за книга. Это собрание сплетен или серьезное исследование? У вас есть на нее разрешение? С кем еще вы собираетесь поговорить, кроме меня?