Джон Кутзее - Сцены из провинциальной жизни

Он видел пенис отца только раз. Это было в 1945 году, когда отец только-только вернулся с войны и вся семья собралась в Вулфонтейне. Отец и два его брата пошли на охоту, взяв его с собой. День выдался жаркий, и, добравшись до запруды, они решили искупаться. Увидев, что они собираются купаться нагишом, он попытался удалиться, но ему не позволили. Они были веселы и беспрерывно шутили, им хотелось, чтобы он тоже разделся и поплавал, но он наотрез отказался. Таким образом он увидел три пениса, пенис отца отчетливее других, бледный, белый. Он ясно помнит, как негодовал, что приходится на это смотреть.

Его родители спят в разных кроватях. У них никогда не было двуспальной кровати. Единственная двуспальная кровать, которую он видел, стоит на ферме, в главной спальне, где спали его дед и бабушка. Он считает двуспальные кровати старомодными, принадлежащими тем дням, когда жены производили на свет по ребенку в год, точно овцы или свиньи. Он рад, что его родители покончили с этим, прежде чем он понял по-настоящему, что это такое.

Он готов поверить, что давным-давно, до его рождения, его родители были влюблены, поскольку любовь, по-видимому, непременное условие брака. В альбоме есть фотографии, которые, судя по всему, служат доказательством: например, они сидят рядышком на пикнике. Но все это, наверно, прекратилось несколько лет назад, и, по его мнению, тем лучше для них.

Что до него, какое отношение имеет то яростное и сердитое чувство, которое он питает к матери, к обморокам на экране в кинематографе? Мать любит его, этого он не может отрицать, но в этом-то и проблема — вот что неправильно в ее отношении к нему. Ее любовь проявляется, помимо прочего, в бдительности, в готовности броситься на защиту и спасти, если ему грозит опасность. Если бы у него был выбор (но он никогда бы так не сделал), он мог бы отдаться ее заботам, и до конца жизни она носила бы его на руках. Именно потому, что он так уверен в ее заботе, он с ней начеку, никогда не расслабляется, никогда не дает ей шанса.

Он жаждет избавиться от бдительного внимания матери. Возможно, придет время, когда для достижения этого ему придется отстаивать свои права, отказать ей так грубо, что она должна будет в шоке отступить и освободить его. Однако стоит ему подумать об этой минуте, вообразить ее удивленный взгляд, почувствовать ее боль — и он остро ощущает свою вину. Он сделает все, чтобы смягчить удар: утешит ее, пообещает, что не уйдет.

Чувствуя ее боль, чувствуя так же сильно, как если бы он был частью матери, а она — частью него, он знает, что попал в ловушку, из которой нет выхода. Чья тут вина? Он обвиняет ее, он сердит на нее, но он стыдится и своей неблагодарности. Любовь. Вот что такое любовь на самом деле: это клетка, в которой он мечется взад-вперед, как бедный недоумевающий бабуин. Что может знать о любви несведущая, невинная тетя Энни? Он знает в тысячу раз больше о мире, чем она, потратившая всю свою жизнь на безумную рукопись отца. У него старое сердце, оно темное и твердое — каменное. Это его презренный секрет.

Мать год проучилась в университете, а потом ей пришлось дать дорогу братьям, которые были младше ее. Отец — дипломированный адвокат, он работает в «Стэндард кэннерз» только потому, что для того, чтобы начать практиковать (так говорит мать), нужны деньги, которых у них нет. Хотя он обвиняет родителей за то, что они не воспитали его нормальным ребенком, он гордится их образованием.

Поскольку дома говорят по-английски, и он первый в классе по английскому, он считает себя англичанином. Хотя фамилия у него, как у африканера, хотя отец в большей степени африканер, нежели англичанин, хотя он сам говорит на африкаанс без английского акцента, он ни на минуту не смог бы сойти за африканера. Тот африкаанс, на котором он говорит, выхолощен и бестелесен, существует целый мир сочного сленга и аллюзий, которым владеют настоящие мальчики-африканеры (непристойности — всего лишь часть этого африкаанс) и куда ему нет доступа.

Общее у африканеров — их манеры: грубость, непримиримость, агрессивность, угроза (они представляются ему носорогами, огромными, неуклюжими, с большой физической силой, которые толкают друг друга, когда проходят мимо), которые его отталкивают. Африканеры Вустера пользуются своим языком, точно дубинкой против врагов. На улицах лучше держаться подальше от их компаний, даже поодиночке у них агрессивный, угрожающий вид. Когда по утрам классы выстраиваются на линейке во дворе, он окидывает взглядом ряды африканеров, пытаясь найти такого, кто от них отличается, кто немного мягче, но таких нет. Немыслимо, чтобы его когда-нибудь бросили к ним в класс: они бы растоптали его, убили его дух.

Однако он обнаруживает, что ему не хочется уступать им африкаанс. Он вспоминает свой первый визит в Вулфонтейн, когда ему было четыре или пять и он совсем не говорил на африкаанс. Его брат был еще малышом, и его держали в доме, подальше от солнца, ему было не с кем играть, кроме цветных детей. Он делал вместе с ними лодочки и пускал их в оросительных каналах. Но был как немой: приходилось разговаривать жестами, иногда ему казалось, что он взорвется от невысказанных мыслей. А потом в один прекрасный день вдруг обнаружил, что может говорить — легко и плавно, не останавливаясь, чтобы подобрать слово. Он все еще помнит, как ворвался к маме с криком: «Послушай! Я могу говорить на африкаанс!»

Когда он говорит на африкаанс, все сложности жизни, кажется, улетучиваются. Африкаанс — словно невидимая оболочка, которая сопровождает его повсюду, в ней он сразу же становится другим человеком, проще, веселее, с более легкой походкой.

У англичан есть одна черта, которая ему не нравится и которой ему не хочется подражать: презрение к африканерам. Когда они высокомерно поднимают брови и неправильно произносят слова на африкаанс, словно именно так должен вести себя настоящий джентльмен, это ему не нравится, они не правы и, хуже того, смешны. Со своей стороны, он не делает уступок, даже когда находится среди англичан: он произносит слова на африкаанс, как полагается, со всеми трудными гласными и согласными.

В его классе есть кроме него еще несколько мальчиков с фамилиями, как у африканеров. С другой стороны, в классах африканеров попадаются мальчики с английскими фамилиями. Он знает одного старшеклассника-африканера с фамилией Смит, но это большая редкость. Это печально, но вполне понятно: какой англичанин захочет жениться на женщине из африканеров и создать с ней семью африканеров, когда эти женщины либо огромные, с выпяченной грудью и с шеей, как у лягушки-быка [16] Американская лягушка с большой головой, самец, который издает громкое «мычание». , либо костлявые и уродливые?