Джон Кутзее - Сцены из провинциальной жизни

Но я не раскаивалась и уж точно не скучала по дому. Я была готова сделать «Кентербери» своим домом до тех пор, пока бремя ухода за ребенком не заставит Марка искать примирения.

Женщина начала нести какой-то вздор о безопасности, к которому я не особенно прислушивалась: ключи от дверей, ключи от калитки, плюс правила парковки, правила для посетителей, правила о том, правила о сем. У меня не будет посетителей, сообщила я ей.

В тот вечер я обедала в унылом зале «Кентербери», где впервые увидела других постояльцев, которые, казалось, сошли прямо со страниц Уильяма Тревора или Мюриел Спарк. Но я, несомненно, производила на них такое же впечатление: еще одна сбежавшая от неудачного брака. Я рано улеглась в постель и спала хорошо.

Я думала, что буду наслаждаться вновь обретенным одиночеством. Я съездила в город, сделала кое-какие покупки, посмотрела выставку в Национальной галерее, зашла на ленч в «Гарденз». Но на второй вечер, когда я сидела одна в комнате после скверного ужина, состоявшего из увядшего салата и отварного морского языка под соусом бешамель, на меня внезапно нахлынуло одиночество и, что еще хуже, жалость к себе. Из холла я позвонила Джону и шепотом (женщина за стойкой подслушивала) рассказала о том, что случилось.

— Хочешь, я приеду? — спросил он. — Можем сходить в кино на поздний сеанс.

— Да, — ответила я, — да, да, да.

Я снова повторяю, что ни в коем случае не сбежала от мужа и ребенка, чтобы быть с Джоном. Это не был роман такого рода. Фактически это вряд ли можно было назвать романом — скорее дружбой, дружбой с сексуальным компонентом, значение которого, во всяком случае для меня, было скорее символическим. Спать с Джоном было моим способом сохранить уважение к себе. Надеюсь, вы это понимаете.

И тем не менее в считанные минуты после того, как он прибыл в «Кентербери», мы с ним оказались в постели, более того: мы в кои-то веки занимались любовью так, что было бы о чем рассказать лучшей подруге. Я даже всплакнула под занавес.

— Не знаю, почему я плачу, — рыдала я. — Я так счастлива.

— Это оттого, что ты не спала прошлой ночью, — сказал он, считая, что должен меня утешать. — Это оттого, что ты вся на нервах.

Я пристально посмотрела на него. «Оттого, что ты вся на нервах», — кажется, он действительно в это верил. У меня захватило дух от того, каким глупым он может быть, каким нечувствительным. Однако по-своему он был прав. Дело в том, что мой день свободы был окрашен воспоминанием об унизительной стычке с Марком, так что я чувствовала себя скорее ребенком, которого отшлепали, нежели согрешившей супругой. Если бы не это, я, вероятно, не позвонила бы Джону и, следовательно, не оказалась бы с ним в постели. Так что да, я была расстроена, почему бы и нет? Мой мир перевернулся с ног на голову.

И был еще один источник для беспокойства, который очень трудно было пережить: стыд оттого, что меня разоблачили. Потому что действительно, если смотреть на ситуацию беспристрастно, то я с моей мелкой грязной интрижкой в Констанциаберге вела себя ничуть не лучше, чем Марк, с его грязной связью в Дурбане, — получалось как бы «зуб за зуб».

Дело в том, что я дошла до какого-то морального предела. Приступ эйфории от ухода из дома закончился, возмущение утихло, что касается одинокой жизни, то ее привлекательность быстро тускнела. Однако как же я могла загладить дело иначе, чем вернувшись к Марку с поджатым хвостом, чтобы помириться и снова взять на себя обязанности примерной жены и матери? И когда я пребывала в таком смятении духа — вдруг этот пронзительно сладостный секс! Что говорило мне мое тело? Что когда оборонительные укрепления пали, открываются ворота для наслаждения? Что супружеская постель — плохое место для адюльтера и в отелях лучше? Я понятия не имею, что чувствовал Джон, он никогда не был открытым, но что касается меня, я не сомневалась в том, что те полчаса, которые я только что пережила, останутся вехой в моей эротической жизни. Так и случилось. По сей день. А иначе с какой стати мне бы об этом говорить?

( Молчание. )

Я рада, что рассказала это. Теперь я чувствую себя не такой виноватой в той истории с Шубертом.

( Молчание. )

Во всяком случае, я заснула в объятиях Джона. Когда я проснулась, было темно, и я не имела ни малейшего представления о том, где нахожусь. «Крисси, — подумала я, — я совсем забыла покормить Крисси!» Я даже поискала выключатель, который был не в том месте, прежде чем все вспомнила. Я была одна (Джон бесследно исчез), было шесть утра.

Я позвонила Марку из холла.

— Хэлло, это я, — сказала я бесстрастным, очень мирным голосом. — Прости, что звоню так рано, но как там Крисси?

Марк был не в настроении мириться.

— Где ты? — осведомился он.

— Я звоню из Уинберга, — ответила я. — Остановилась в отеле. Подумала, что нам нужно отдохнуть друг от друга, пока все не уляжется. Как Крисси? Какие у тебя планы на эту неделю? Собираешься в Дурбан?

— Не твое дело, — ответил он. — Если хочешь оставаться там — оставайся.

Даже по телефону я слышала, что он в ярости. Снова нахлынули воспоминания обо всем, что мне в нем не нравилось.

— Не дури, Марк, — сказала я, — ты же не умеешь ухаживать за ребенком.

— Ты тоже, грязная сука! — ответил он и бросил трубку.

В то же утро, когда я пошла по магазинам, то обнаружила, что мой банковский счет заблокирован.

Я поехала в Констанциаберг. Мой ключ повернулся в американском замке, но дверь оказалась закрытой на два замка. Я все стучала и стучала. Никакого ответа. Присутствия Марии также не наблюдалось. Я обошла вокруг дома. Автомобиля Марка не было, окна были закрыты.

Я позвонила в его офис.

— Он уехал в наш офис в Дурбане, — ответила девушка на коммутаторе.

— В его доме авария, — сказала я. — Вы не могли бы связаться с Дурбаном и оставить сообщение? Попросите его позвонить жене. Как только сможет, по следующему номеру. Скажите, что это срочно. — И я дала номер отеля.

Я ждала несколько часов, но звонка не последовало.

Где же Крисси? Вот что мне больше всего хотелось узнать. Казалось невероятным, что Марк взял ребенка с собой в Дурбан. Но если не взял, то что же он с ней сделал?

Я позвонила прямо в Дурбан. Нет, ответила секретарша, Марка нет в Дурбане, на этой неделе его там не ожидают. Пробовала ли я звонить в офис фирмы в Кейптауне?

Обезумев к этому времени, я позвонила Джону.

— Мой муж взял ребенка и удрал, растворился в воздухе, — сообщила я. — У меня нет денег. Я не знаю, что делать. Есть какие-нибудь предложения?

В холле находилась пожилая чета, постояльцы, которые откровенно меня подслушивали. Но мне уже было все равно, что кому-то станет известно о моих проблемах. Мне хотелось плакать, но вместо этого я засмеялась.