Томми Байер - Аквариум

Джун. Жаль. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.

Барри. Откуда ты можешь знать?

Джун. Знаю и все. Сделай это.

Барри. Нет. Все, слава Богу, прошло.

Джун. Богу?

Барри. Ну или кто там еще бывает?

Джун. Продолжать?

Барри. Да.

«…Когда я пришла в себя настолько, что смогла навестить отца, я сама удивилась. Проходя мимо приемного отделения, я еще чувствовала слабость в коленках и тяжело дышала, но, войдя в лифт и оглядев оттуда больничный холл, вдруг успокоилась, совершенно перестав бояться холодного взгляда Калима. Это ведь часть игры. Его я увидела не сразу, успев поговорить с отцом. Ему стало хуже, теперь он иногда нес какую-то чепуху, и я не знала, воспоминания это или мечты. Иногда я понимала только обрывки фраз. Впрочем, я слушала не очень внимательно. Мои мысли парили над больницей в поисках Калима, однако я не чувствовала ни тоски, ни страха и ничего не ждала. Думала о нем с равнодушием, хоть и не без интереса. Трудно объяснить.

Пытаясь лаской компенсировать недостаточное внимание, я положила ладонь на руку отца, такую худую и дряблую. Мне показалось, ему сразу стало лучше. Он успокоился и заговорил яснее.

Когда вошел Калим — в капельнице нужно было сменить баллон, — он кивнул мне, и я сказала: „Привет!“ И все. Волнения я не испытала.

Наверное, его интуиция была настолько развита, что он это почувствовал. Во всяком случае, когда я собралась уходить, он догнал меня возле лифта и спросил:

— Что с тобой?

Было похоже на искреннюю заботу.

— Ничего. Я болела.

И развернулась, чтобы нажать кнопку первого этажа. Калим внимательно провожал меня испытующим взглядом, пока не закрылись двери.

Когда я через двадцать минут вернулась в свою квартиру, на автоответчике меня ждало сообщение: „Можно встретиться около шести возле Метрополитен-музея и погулять по парку. Возьмешь у меня интервью. Потом зайдем куда-нибудь поедим. В больницу не звони. Приходи, буду ждать тебя до половины седьмого“.

Послеобеденные часы я провела в Интернете в поисках порносайтов. И хотя вскоре мне до смерти надоели половые акты с животными, как и выделение определенных частей тела — иногда от их чрезмерного увеличения становилось противно, — я упорно продолжала. Я искала себя. Мне были интересны женщины, которые выставляли перед камерой (то есть перед глазами одного или нескольких человек) самые сокровенные части тела, засовывали в себя разные предметы во всевозможных позах, а потом как ни в чем не бывало шли к холодильнику достать йогурт для сына. Или пиццу. Все в полном ажуре. И я ничем не отличаюсь от них. Ну и что? Значит, я не одна. Нас не так уж и мало. Почему-то меня это утешило. Через пару часов я все-таки решила прекратить.

Что-то во мне изменилось. Я больше не испытывала шока от своего поведения. Просто игра. Игра, которой я обязана лучшими оргазмами в жизни. Все хорошо. Я опять ощутила уверенность. Страх перед сумасшествием или нервным срывом растаял. В дневные часы Джун-Джекил [38] Имеется в виду двойственность человеческой природы, в крайних своих проявлениях показанная в фильме «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», поставленном по одноименному роману P. Л. Стивенсона. нечего было опасаться, она знала, что тысячи женщин делают то же самое.

Калим сидел на ступеньках музея рядом с двумя парами роликовых коньков. Помог мне надеть одни — они сели как влитые. Шерстяные носки, которые он прихватил на всякий случай, не понадобились. Впервые в этом году я нацепила летнее платье, Калим был в черных брюках и белой рубашке (он выглядел фантастически!). Не надев ни наколенников, ни налокотников, мы проехались по парку вдоль Строберри-филдс, вокруг прудов, потом на север и назад, к зоопарку.

Вечер был теплый, все жители Манхэттена спешили в парк. Приходилось все время быть начеку, чтобы ни на кого не наехать. У меня не очень-то получалось, и Калим учил меня, обращаясь ко мне мягко и уважительно, что никак не вязалось с его давешним высокомерием. То и дело вежливо кивал, встречая знакомых, выписывал красивые фигуры, как только появлялось свободное место. Мы сняли коньки, только когда стемнело, и, голодные, потные, устроились в одном из уличных ресторанчиков.

Там я расспросила его обо всем, что мне нужно было для статьи, а он подробно и охотно отвечал. Совсем другой человек. Вежливый, настоящий джентльмен, не чуждый мечты и высокой цели и обладающий энергетикой человека тонкого и терпимого. Таким оказался Калим-Джекил. У него даже было чувство юмора.

У меня невольно вырвалось:

— А ты можешь быть очень милым и симпатичным!

Он уставился в тарелку и сказал:

— Одно дело — эротика, и совсем другое — жизнь. Одно не имеет к другому никакого отношения.

Утверждение показалось мне бесспорным, хотя я и сегодня не понимаю почему.

Расстались мы примерно в половине десятого, когда уже заметно похолодало и официант принялся энергично убирать уличные столики. Калим предложил проводить меня, но я хотела побыть одна и отправилась пешком вверх по Американ-авеню. И только вернувшись домой и подняв ноги на кухонный стол, я почувствовала, насколько сильно ноют у меня ступни и икры. Завтра, наверное, боль станет просто невыносимой.

Я прибавила температуру в системе отопления, села за компьютер и на одном дыхании написала статью, то и дело цитируя по памяти свой разговор с Калимом. Сохранив и распечатав текст, я обнаружила, что получилось семь страниц. Слишком много. Не важно, об этом пусть у редактора болит голова. На днях еще раз просмотрю, и со статьей будет покончено. Фотографии я заранее отправила авиапочтой, чтобы не тратить времени на поиски хороших специалистов по сканированию и избежать риска потом получить из Бохума известие, что данный формат их не устраивает.

Наверное, тебе скучно это читать (какая-то повседневная суета). Пишу лишь для того, чтобы ты убедился: я обрела внутренний покой. Не затерялась в безумном мире страстей, а вернулась к нормальной жизни, не опасаясь никаких демонов. Через двое суток Калим появился снова, где-то в половине пятого утра.

На этот раз я уже во сне знала, что это он, и открыла не спрашивая.

По сути, произошло то же самое, что и в прошлый раз, только теперь „мистер Хайд“ приказал „миссис Хайд“ делать все так, как если бы она была одна. Я принесла подсвечники, опустила шторы, разделась, побрызгалась духами и включила музыку. Светлую, спокойную музыку — „Гольдбергские вариации“ [39] «Гольдбергские вариации» — клавирное произведение И. С. Баха. в исполнении Гленна Гулда. [40] Гулд, Гленн (1932–1983) — канадский пианист, органист, композитор. Единственное, что изменилось, — я осталась сидеть в кресле, потому что была в гостиной. Обычно я занимаюсь этим в ванне или спальне. Закончив приготовления, я сказала: „Начнем“. Калим стал двигаться, а я принялась мастурбировать.