Томми Байер - Аквариум

Я стоял между стеллажами, не зная, что выбрать. В какой-то момент на глаза мне попался диск Джулиана Доусона, с которым мне несколько раз приходилось работать. Интересно, что он делает теперь? На всякий случай я взял его диск в двух экземплярах: вдруг действительно окажется веселым. Потом я направился туда, где была выставлена классика, и купил кое-что из фортепианной музыки. В классической музыке настроение все время меняется, даже Шуберт не всегда печален. Может, Джун со мной согласится. Иначе придется признать свою полную несостоятельность в подобных поручениях. Взял в руки «Sacre du printemps», [48] «Весна священная» (фр.) — балет И. Ф. Стравинского (1913). но положил обратно. Ведь это музыка к балету, и я не хотел терзаться сомнениями, вспоминает она о том парне или нет. Мне вдруг пришел на ум Кейт Джаррет, и я пошел в отдел джаза, чтобы прихватить еще его Бременский и Кельнский концерты. В конце концов, зажав под мышкой Доусона, Джаррета, три диска Шуберта, два — Моцарта и один концерт Бетховена, я направился к кассе. Не исключено, что большой симфонический оркестр может подойти Джун.

Раз уж я вышел из дому, то еще купил себе мобильный телефон и заехал за продуктами. Пока я тащил вверх по лестнице тяжелую сумку, мне пришло в голову, что неплохо бы владельцам квартир скинуться на постройку лифта.

Пробормотав в домофон: «Музыка», я сложил диски у нее под дверью. Когда я вернулся к себе, она еще оставалась в прихожей, рассматривая диски. Потом махнула мне рукой и подъехала к компьютеру.

Джун. Спасибо. Хорошая музыка. Кто такой Джулиан Доусон?

Барри. Нечто новенькое. То есть я знаю его, и он мне нравится, но этот диск я не слышал.

Джун. Послушаем вместе?

Барри. С удовольствием. У тебя есть наушники?

Джун. Нет. Я люблю, чтобы музыка заполняла все пространство.

Барри. Когда ты сама внутри музыки, еще лучше.

Джун. Все равно не хочу. Меня раздражает эта штука на голове. У тебя-то все по-другому: это твоя работа, ты привык.

Барри. Я просто предложил. В качестве следующего подарка.

Джун. Начнем?

Барри. Давай.

Как и в прошлый раз, я подождал, пока она вставит диск и нажмет на «пуск», и сделал то же самое. Потом разгреб место перед компьютером и стал раскладывать пасьянс, поглядывая на экран, — на тот случай, если Джун захочет мне написать.

Это было удачное приобретение. Музыка просто замечательная. С каждым новым треком мое восхищение росло. Помимо хорошо задуманных песен и отличного исполнения, мне доставили удовольствие некоторые фокусы звукорежиссера, вполне профессиональные.

Джун. Мне это что-то напоминает.

Барри. «Битлз». Сейчас — «Everybodyʼs got something to hide except for me and my Monkey». [49] «Всем есть что скрывать, кроме меня и моей обезьянки» (англ.). Перед этим — «Taxman». [50] «Таксист» (искаж. англ.) — песня группы «Битлз». Партия гитары.

Джун. Говорит профессионал.

Барр и. Достаточно жизнерадостно?

Джун. Прикалываешься?

Барр и. Спрашиваю. Мне кажется, весело.

Джун. Пожалуй, мне тоже.

Больше она не писала, пока не закончился диск. Тем временем стемнело. Джун не стала зажигать свет, а поставила возле компьютера две свечки: слева и справа. Надеюсь, она не станет опять говорить о сексе.

Джун. Хорошо бы прослушать этот диск еще раз.

Барри. Я так никогда не делаю и сохраняю впечатление от стоящей музыки лет на десять.

Джун. Ого, железная самодисциплина. Вписывается в образ.

Барри. Объясни.

Джун. Ты все-таки слегка сумасшедший. Во-первых, по каким-то возвышенным причинам не принимаешь мои безобидные эротические авансы; во-вторых, никогда по два раза не слушаешь диски; в-третьих, твой автопортрет сводится к тому, что ты не слишком молод, — по-моему, это становится смешным.

Барри. Ты обиделась, когда я отказался принять приглашение к дистанционному сексу?

Джун. Думаю, да.

Барри. Не хотел тебе врать. Даже если бы я выдавил из себя все внутренности, ничего бы не вышло.

Джун. Ты не врешь. Ты воздерживаешься от вранья?

Барри. Пожалуй, да.

Джун. Только вот эту чушь про внутренности расскажи кому-нибудь другому.

Барри. Я в этом уверен.

Джун. Просто нам обоим стало бы лучше.

Барр и. Ты что, собираешься сделать из меня то, чем был для тебя он? Объектом страсти, доступным лишь визуально?

Джун. Глупый вопрос. Не хочу отвечать.

Барр и. Мы только ходим вокруг да около. Все время.

Джун. Вокруг чего?

Барри. Вокруг того, что ты пережила ужасную трагедию и написала об этом мне, а я прочел и все еще пребываю в подавленном состоянии. Ведь ты чувствуешь свою вину в смерти этого кретина, мучаешь себя и не хочешь нормально жить.

Джун. Ты говоришь как работник социальной службы. У нас просто дружеские отношения, а не клуб взаимной заботы.

Барри. Мне не нравится слово «отношения».

Джун. Мне тоже.

Барри. Но ты его употребляешь.

Джун. За неимением лучшего. Что-то пошло не так. Мелодия не совсем верная. Давай прервемся и завтра проснемся прежними.

Барри. Согласен.

Только разок я бросил взгляд через улицу и увидел, что она посреди комнаты тренирует мышцы. Я раскладывал пасьянс, снова слушая диск Доусона, пока не ощутил усталость. Во мне боролись упрямство и чувство вины. Когда я ложился, она уже спала.

Я сижу в инвалидном кресле. Мне приходится крепко держать колеса, потому что кресло стоит на слегка наклонной поверхности, а тормоза не работают. На мне черный костюм, ширинка расстегнута. Ноги полностью обнаженной Джун лежат на подлокотниках моего кресла, обеими руками она держится за его спинку и медленно опускается на меня сверху. Я застонал, почувствовав, что соединился с ней, наслаждение пришло сразу, как только она начала двигаться. Я пытаюсь схватить губами ее грудь, но Джун двигается слишком быстро, и у меня ничего не выходит. Моя партнерша не издает ни звука — ни стона, ни кашля — и довольно сильно давит на меня своим весом. Мне больно, я прошу ее перестать, но она не реагирует. Боль становится невыносимой, и я сталкиваю ее на пол: Джун падает навзничь, я слышу глухой удар. Кресло катится вниз, потому что я отвлекся и отпустил колеса. Проехав полметра, оно останавливается, уткнувшись в ее тело, с виду мертвое…

Я проснулся мокрый от пота. И пожалуй, не только. Встал, принял душ, надел чистую пижаму, перестелил постель. Что я испытывал во сне? Страх? Облегчение? Во всяком случае, не стыд, но и настоящего удовлетворения тоже не было. Скорее, растерянность. Или злость.

Посидев еще немного и разложив пасьянс, я вдруг осознал, что сон мне нравится. Похоже, я слишком много на себя беру, строя из себя героя, — вот моему телу и пришлось решать проблему самостоятельно.

Джун. Не понимаю, почему вчера у нас все пошло наперекосяк? Может, сдали нервы? Во всяком случае, сегодня я уже такая, как прежде.