Уолтер Мэккин - Бог создал воскресенье

Катриона спросила: а он где? Я сказал: да там он, на скале остался. Катриона только охнула. Я видел, что ей не слаще моего. Сели мы с ней в кухне. У нас стенные часы с боем есть, которые каждые четверть часа отбивают. Бывало, услышишь ночью, как они бьют, и на душе будто спокойнее становится. А сейчас только расстройство с ними было одно. Мы дверь настежь оставили, так, чтобы со двора свет был виден.

К тому времени, как он пришел, уж и света-то никакого не надо было. Уж заря на дворе занималась. Мы давно носами клевали, так что вышло все как во сне. То стояла дверь пустая, а то вдруг в двери он появился.

А, сказал я, надумал? Давно бы так.

Я только ночь пересплю, сказал он. Только одну эту ночь.

Как знаешь, сказал я. Ну, я спать пошел. Катриона тебе тут все приготовит. И оставил их. Я думал так: Тарп мог дать ему много такого, чего мы никогда не дадим. Это я понимал. Я понимал, что уверенность в завтрашнем дне, одежда теплая, да сытная еда, да какие ни на есть, а удобства — это еще не все. Сколько миллионов людей все это имеют, а мира в душе у них нет! Это я все понимал, Но знал я тоже, что от нас он ласку увидит, что сам в нашу жизнь войдет, частью нашей семьи станет. Только вот не знал я, так ли уж это ему все нужно, чтобы он Тарпа и волю свою на это променял? Где же знать, это только время покажет.

Ну вот, значит, переночевал Макдара у нас эту ночь, и по сей день он тут, и…

Вот, Пол, какое у нас тут дело. Чудно! Помнишь Мауру Фирти, девочку маленькую, которая ко мне прибежала про Катриону сказать? Ну так вот, беда с ней стряслась. Жизнь-то по кругу идет. Та же беда с ней, что с Катрионой тогда была, только похуже. Та ночь страшная у меня перед глазами стоит. И эта ночь страшная. Только сейчас на дворе декабрь, не апрель, и ветер дует не апрельский, который часа за два пронесет. Нет, это ненастье надолго.

Уж и с доктором по радиотелефону переговорили. Он говорит, что ему надо быть обязательно. А кто его привезет? Уж с той-то стороны никто, понятно, не согласится, даже торфяник в такую погоду не выйдет. Вот и прибежали они ко мне, от дождя до нитки мокрые, и просят меня и умоляют: ну, Колмэйн, ну, пожалуйста, съезди ты за ним, он согласен приехать. И чудно же, а, Пол? Когда я ради Катрионы ехать хотел, они меня за ноги и за руки держали. А теперь небось никто меня не удерживает. Я с Катрионой переговорил. Она говорит, нужно, так нужно. Поезжай, если совесть ехать велит. Макдара говорит, я с тобой, Колмэйн. Ну уж нет, говорю, оставайся-ка ты с Катрионой. Незачем нам обоим ехать. Понятно? И он эдак нехотя, со вздохом говорит: понятно. Томас тоже прибегал. Говорит, я с тобой поеду, Колмэйн. нет говорю, никуда ты со мной не поедешь. Ну вот, значит, еду я. Катриона и сын мой Макдара в кухне сидят.

Я их лица так и вижу. У нее страх в глазах, но ничего, все хорошо будет. Я вернусь. Потому что многое мне еще нужно тебе сказать, Пол. Мне писание это даже нравиться начинает. Я своей жизнью доволен. Макдару я у себя в лодке нашел однажды в субботу мальчонкой махоньким. А теперь погляди на него, какой он стал большой да ладный! Посмотри, как в погожий день от нашей пристани на лов уже целых шесть лодок отчаливает! Выходит, что жизнь я прожил в общем не зря. Если б сегодня не вернулся я, так кое-что по себе оставил бы. Ты-то понимаешь. Ну, вот, значит, чтоб попусту время не терять, возьму-ка я чистую страничку да озаглавлю ее завтрашним днем, чтоб потом заполнить ее без лишних хлопот. Вот так: