Михаил Холмогоров - Жилец

А очень просто – не успел.

Довольно известный в свое время этнограф (имя его, во всяком случае, было в университетские годы известно Фелицианову, но так, понаслышке, как всякое имя в отдаленной области знаний), князь Василий Павелецкий в 1911 году отправился в очередную экспедицию к островам Полинезии, к каковым тягу имел с юности. Он ведь путешествовал в тех краях еще с самим Миклухо-Маклаем. От него и перенял науку общежития с дикарями, науку, в общем-то, нехитрую, преподанную миру Робинзоном Крузо, но почему-то надменными европейцами так до сих пор и не усвоенную.

Там князя застала мировая война, и домой он по сей причине не торопился. Поскольку сам себе хозяин-барин, экспедицию Павелецкий завершил лишь в 1922 году, отправился в Лондон, где сделал с десяток докладов и выпустил пару книг. Весь этнографический мир рукоплескал русскому ученому. Чего еще надо?

Берегов отчизны дальней. Оторвавшейся от прочего мира не только в пространстве, но и во времени. Социализм издалека представлялся царством будущего для всего цивилизованного человечества. Люди разумные отговаривали затосковавшего князя, но тот с маниакальным упорством добивался визы к родным пенатам. Добился.

Представился Фелицианову князь таким образом:

– Действительный член Императорского географического общества, польско-японский, а также английский шпион князь Василий Алексеевич Павелецкий. Я очень убедительно просил добавить звание шпиона новогвинейского, ибо там провел добрый десяток лет, но следователь меня не понял. А жаль, очень бы это экстравагантно звучало.

Князь оказался новым напарником Фелицианова: Ферапонта Ксенофонтовича начальник лагеря забрал для обустройства собственного теремка. И вот что интересно, сноровки у Рюриковича в работе с топором и пилой оказалось не меньше, чем у прирожденного крестьянина.

– Чего ж вы хотите? Я все-таки жил на малообитаемых островах, там и не такое приходилось делать самому.

Унынию князь не поддавался, и это первое время раздражало Георгия Андреевича. Все-таки благородный человек не должен чувствовать себя на каторге, как в среде естественной. В минуты мрачности Фелицианов становился с Павелецким угрюм и высокомерен. Он прерывал перекуры, угадав минуты особого блаженства и расслабленности напарника: «Социализм не ждет, ваше сиятельство, зовет к пиле!»

На фелициановское высокомерие князь, пару раз перетерпев, ответил однажды таким взглядом, что Георгий Андреевич тотчас почувствовал себя дворовым мальчишкой, провинившимся перед барином и ожидающим жестокой порки на конюшне. Русский образованный человек, пусть и дворянин, и русский аристократ – не одно и то же. Есть разница. И минутами – весьма ощутимая. А вечером князь отправился к блатным и болтал с ними до самого отбоя.

Наутро Павелецкий опять держался просто, будто не было вчерашней размолвки. И перекур их был долог и блажен.

– Как-то странно, ваше сиятельство, видеть вас в обществе закоренелых уголовников.

– Ничего странного. Я ведь этнограф. Мне сам Бог велел изучать обычаи диких народов. Их язык, их тотемы, их табу. Тут много интересного, скажу вам.

– Это-то понятно. Непонятно другое. Что для вас может быть интересного в наших бандитах? Примитивные страсти, язык скудный и невнятный, а уж обычаи… Увидел слабого – добей! Фраер – не человек. Умри ты сегодня, а я завтра. Нагляделись, спасибо! Меня еще в Ярославле в пересыльной тюрьме всего обчистили и ржали в здоровые глотки. Бр-р-р! Мерзость.

– Да что уж хорошего. Но науке нет дела до моральных оценок. Она исследует беспристрастно. А что до воровского закона, то его следовало бы изучать каждому советскому человеку. Впрочем, изучит и так, никуда не денется.

– Парадокс – уже пристрастие. А вы, я вижу, мыслите парадоксами.

– Ничуть. Эти наивные воры в законе думают, что они свободны. И малолеток соблазняют видимостью свободы. А на самом деле воровской закон – самая жесткая иерархическая структура с беспощадной дисциплиной. Нарушение может стоить, и как правило стоит, жизни. Точно так же строится племенное, первобытно-общинное общество. Параллели удивительные! Вы думаете, они просто так украшают себя татуировкой? Ничего подобного – это особая знаковая система. Точно такая же, как у дикарей острова Пасхи. Ранг вора угадывается по рисунку на правом плече. Число посещений сих мест – тоже. Ну и так далее. Кстати, вы никогда не задумывались, почему их советская власть величает социально близкими?

– Ясное дело, хоть и люмпен, а все ж пролетарии.

– Нет-с, не только поэтому, друг любезный. Воровской закон – это первобытный социализм в чистом виде. А социализм, как мы с вами теперь убеждаемся, возвращает общество в первобытное состояние. Это они правильно угадали: общественное развитие идет по спирали. У истории нет особых путей, она все народы прогоняет по старым, объезженным колеям. Заблудившись в лесу, как бы прямо вы по избранному направлению ни прошли, вернетесь на то же место, свершив десятиверстный круг. Так и все народы в историческом пространстве свершают круг: сбиваются в империи, достигают мощи, а потом империя разваливается и на ее месте или где-нибудь неподалеку – новая. Только каждый раз варварски разрушают столетиями нажитую культуру и потом с немыслимыми трудностями возводят новую. Революция разрушила государство во всех его институтах. Но пустоты не бывает. Создается новое. И создается по законам первобытного мира, то есть – воровского закона.

– Вы, князь, обрушили на меня столько неожиданного, дайте обдумать.

– Думайте, думайте, Георгий Андреевич, это полезно. И вот вам для осмысления последнее: вы обратили внимание, что у большевиков в лексике, весьма, кстати, по ничтожности культуры обедненной, вдруг всплыло слово «вождь»? Во всяком случае, до одиннадцатого года, пока был в России, я его почти не слышал. А вождь – понятие племенное, догосударственное. Мы еще насмотримся самых варварских установлений новой власти. Все у них только начинается. Скоро кто-то из этих вождей перехитрит всех прочих и начнет такую резню, какой и при Грозном не видывали. Да своих же вождят кровью повяжет. Ах, да что я вам рассказываю. Вы сами видели, как по прибытии сюда пахана Ежика был уничтожен прежний пахан, Косой. А чьими руками? Холуев самого Косого. В знак верности Ежику. То же будет на самой вершине политического олимпа. И точно так же новый пахан повяжет кровью тех своих соратничков, кто уцелеет.

Дружба Георгия Андреевича с князем возбудила в лагерном начальстве жажду познания. Фелицианова призвал к себе начальник лагпункта Шелуханов и как-то слишком уж ласково стал расспрашивать, как ему тут живется. Очень ему, человеку темному, полезно бывает пообщаться с человеком из образованных, «вот как вы, Георгий Андреич». И вот с гражданином Павелецким ему было б интересно поговорить. И стал наводить мостики-вопросики, о чем они, дескать, беседуют.