Наринэ Абгарян - С неба упали три яблока

Старики уставились на Сатеник. Та пожевала губами, откашлялась:

– Думаю, Анатолии с Василием будет очень приятно, если мы встретим их как положено, с любовью и уважением и обязательным по такому торжественному случаю угощением.

Остаток вечера провели утверждая перечень блюд – очень хотелось накрыть такой стол, чтобы порадовать новоиспеченных родителей. Остановились на хохобе [29]из индюшатины, фасолевом паштете, гусе, запеченном с сушеным кизилом, салате из отварного куриного мяса с толчеными грецкими орехами, а также жареных ломтях малосольной брынзы в кляре из кукурузной муки и белого вина. На сладкое определили кркени – специальную гату, которую пекли исключительно в золе и подавали к столу по самым важным датам.

К одиннадцати часам утра, закутавшись в бурки и вооружившись лопатами, мужчины ушли очищать от снега подступы к Марану, а женщины взялись за готовку. Одни обжаривали индюшатину, чтобы потушить ее с подрумяненным луком и гранатовыми зернами, другие возились с гусем, салатом и закусками. Кркени доверили Валинке с Ясаман, самым рукастым хозяйкам Марана. Пока Ясаман, кряхтя от натуги, очищала от снега угол двора, освобождая место для костра, Валинка замесила два вида теста и замешала начинку на топленом масле, сахаре, ванили и толченном в пыль жареном фундуке. Далее они на пару с Ясаман раскатали песочное тесто, распределили начинку, собрали и защипнули края и, бережно надавливая кончиками пальцев, сформировали два больших пирога. Следом раскатали пресное тесто, припудрили щедро мукой, завернули в него песочные круги, стараясь не оставлять никаких зазоров, – и закопали их в горячую золу. К трем часам дня, когда телега Немецанц Мукуча, скрипя колесами, доставила в Маран закутанных в жаркие шерстяные одеяла Анатолию с младенцем, кркени подоспели. Ясаман с Валинкой вытащили пироги, отряхнули от золы, постучали по ним деревянной скалкой – пригоревшая корка, лопнув, покрылась трещинами. Дело было за малым – убрать ошметки ненужного пресного теста и бережно освободить сердцевину – рассыпчатые нежно-золотистые круги песочного нежнейшей выпечки. И в тот самый миг, когда Мукуч, в сопровождении деревенских стариков, докатил до дома Сатеник, Валинка с Ясаман, накинув на плечи нарядные шали и гордо вскинув головы, вынесли солнечные круги пышущего жаром кркени и понесли их сквозь кружащиеся снежинки, а следом, отступая на два шага, семенила озаренная улыбкой Сатеник и несла сверток с отданными ей когда-то на хранение фотографиями сыновей Василия. Настало время их возвращать, теперь у ее брата хватит душевных сил взглянуть в их прекрасные и родные глаза.

К шести месяцам Воске научилась ползать, смешно перебирая пухлыми ручками-ножками, садилась и даже делала попытки, цепляясь за ногу матери, вставать и очень сердилась, если это у нее не получалось. Внешностью она пошла в отца – серые, цвета остывшего пепла глаза, высокие брови, длинные темные ресницы. От матери девочка унаследовала редчайшего медного оттенка волосы, белесые по младенчеству, но Анатолия знала, что с возрастом они потемнеют и нальются тем пшеничным золотом, которое и сейчас переливалось в ее поседевших после родов косах.

Несмотря на усталость и нехватку сна, чувствовала она себя помолодевшей и полной сил, неустанно хлопотала по дому, готовила, стирала, убирала. Заботу об огороде и домашней живности взял на себя Василий, поливал, полол, сеял и собирал урожай, доил коз и овец, и даже наловчился делать сыр – Анатолия в шутку жаловалась, что брынза у него получается даже вкусней, чем у нее, хотя готовить он ее научился чуть ли не вчера.

Вечерами, усадив ребенка в коляску – Василий сделал ее сам, изрядно повозившись в кузнице, коляска получилась тяжелой, но удивительно маневренной, – он выходил погулять по Марану, останавливался возле каждой калитки, здоровался со стариками. Воске щебетала и агукала, легко давалась на руки и заразительно смеялась каждый раз, когда ей рассказывали стишок про бодливую козу, показывая ее пальцами.

На пасхальные каникулы приезжали Тигран с Настасьей, тер Азария торжественно крестил Воске, ребенок, нахохленно просидевший на руках крестного всю церемонию, поднял во время окунания возмущенный рев и чуть не опрокинул определенный под купель медный таз, в котором Валинка накануне сварила первое в этом сезоне клубничное варенье, а на следующее утро, начистив до блеска и обвязав крест-накрест кружевной лентой, принесла на таинство. Стены маранской часовни дрогнули от детского крика и закряхтели, поводя затекшими плечами, а полуторагодовалый Киракос, мирно дремавший на коленях бабушки, проснулся и с готовностью подхватил рев Воске, оглашая округу такими мощными руладами, что их услышал даже вконец оглохший Петинанц Сурен, а Мамикон, посмеиваясь в бороду, не преминул пошутить, что дети уже с младенчество спелись, и что бы это могло означать!

Накануне солнцестояния вышедшая во двор Анатолия застала Патро под засохшей яблоней, которую Василий не спиливал по ее просьбе, – ведь это было любимое дерево бабо Манэ, так пусть стоит в память о ней. Пес самозабвенно рыл под мертвым деревом, раскидывая вокруг влажные комья земли, почуяв присутствие Анатолии, громко залаял, ринулся к ней, вцепился зубами в подол платья, потянул за собой. Остолбеневшая от исполнившегося сна Анатолия дала подвести себя к вырытой неглубокой ямке, заглянула в нее. Нет там ничего, Патро-джан, попыталась успокоить она собаку, но Патро ныл и скулил, раскидывал землю лапами, а потом, радостно взвизгнув, вытащил что-то и положил у нее в ногах. Анатолия наклонилась, рассмотрела полуистлевший комок ткани, осторожно его развернула и обнаружила внутри потемневший от времени тяжелый серебряный перстень с синим большим камнем, названия которого она не знала. Тщательно очистив от грязи и темного налета, она убрала его в шкатулку, где лежало единственное украшение, оставшееся от матери, – камея из натуральной раковины, нежно-розовая, в бежевый перелив, с искусно вырезанной юной девушкой, сидящей вполуоборот и высматривающей кого-то вдали. Воске подрастет, будет носить.

Вечерами, убаюкивая дочь, Анатолия пела ей колыбельные, которые когда-то напевала ей мать, – о грибном дожде, который шел в день, когда волчица родила, о семерых ее волчатах, разбежавшихся по миру, но вернувшихся в день, когда она потеряла надежду их увидеть, могучими волками; о ветре, приносящем на своих стремительных крыльях вести от тех, кого давно уже нет; о дотянувшейся до небес виноградной лозе, на ветвях которой спят райские птицы…