Винцент Шикула - Мастера. Герань. Вильма

Он никак не мог успокоиться. Он отшагал уже изрядный кусок пути, а затем, сделав крюк, вернулся назад. И долго, напряженно всматривался со стороны противоположного бугра, выжидая, что же последует дальше. Но ничего не последовало. Он ничего даже не видел. Пришлось немного спуститься.

Между тем слегка начало снежить.

Он продвигался шаг за шагом. Где этот малый? Ах вон он, все там же. И это действительно немец, и он совсем не двигается, стоит, как и раньше стоял. Возможно ли? Что он там делает? Что это за человек?

Имро долго глядел на солдата, но тот не сделал ни единого движения. Тьфу ты черт, ведь должен же он пошевельнуться, хотя бы качнуться чуть, но он ни рукой не двинет, ни шага не сделает, не переступит ногами, а ведь и ему, поди, холодно, ему должно быть холодно, и поостеречься ему не мешает.

Не спуская с солдата глаз, Имро снова двинулся, он осторожно заносил ногу за ногу и почти при каждом шаге останавливался и прислушивался. Но осторожность его была излишней, хотя, конечно, Имро этого еще не мог знать.

Вокруг царила несказанная тишина, бесшумно падал снег, а немецкий солдат стоял как заколдованный.

Имро был от него уже в нескольких метрах, но и их пройти у него не хватало смелости. Смешно! Смешно говорить о смелости. Может быть, Имро тоже невольно понял это. Тьфу ты дьявол, ведь он же может подстрелить, какого черта он не стреляет?

Он сделал еще несколько шагов и только тогда понял, что немец ничем не может ему навредить. В самом деле, не может. Он подошел к нему, внимательно обглядел, даже дотронулся до него. Немец был мертв. Он висел на толстом суку огромной сосны, причем висел так низко над землей, что казалось, будто стоял там, и он, пожалуй, мог бы стоять, не будь у него согнуты ноги. И он был босой. Эй, парень, кто же тебя разул? Видать, кто-то свистнул у тебя сапоги.

Разумеется, Имро долго его не разглядывал. Он вбежал в землянку, где пришлось ему еще больше изумиться. В землянке не было ни души. И вокруг никого. Был только один висельник. Силы небесные, что тут приключилось?!

На снегу виднелось множество следов: одни вели в землянку, другие — в горы. Значит ли это, что ребята ушли? Командир говорил, что они должны сняться с места. Но почему так внезапно? Их кто-то вспугнул? Кто-то гнался за ними? Куда они ушли? Ведь этих следов, что ведут сюда, не так-то и много, ребятам, пожалуй, не надо было уж так стремглав убегать, наверно, можно было попробовать и защищаться. Или кто-то пришел предупредить их? Кто и когда? Откуда здесь взялся немец? Кто его повесил?

А не лучше ли ему побыстрей отсюда убраться? Только куда? Вниз, в деревню? Ведь он оттуда прибежал сюда. А теперь? Куда теперь? Что, если немцы выследили отряд, а иначе чего бы ребятам убегать сломя голову?! Если немцы и не кинулись за ними сразу же, то Имро наверняка привлек их внимание, и теперь они наступают ребятам на пятки, того и гляди настигнут. Однако не побежит же Имро за немцами вслед, не станет же поджидать их или попадаться им на дороге!

Между тем уже завечерело, Имро был страшно голоден и изнурен. Трясло его и от холода — ему так хотелось согреться, но огонь в землянке потух, а спичек не было. Может, они есть у этого немца? Он подошел к солдату, порылся в его карманах, спичек не нашел, да и забыл о них. Зато просмотрел его бумаги и фотографии, заглянул и в дневник, полистал его, пробежал и несколько писем, но он не настолько знал немецкий, чтобы с ними дольше возиться. Он нашел у него в кармане и военный билет. Ганс Вассерман! Да, так звали этого малого. С минуту он глядел на его фотографию, потом просмотрел и другие, хотя он уже раз просматривал их и Вассермана там не заметил, но теперь он увидел его, увидел почти что на каждой. На одной фотографии немец (Имро внимательно вгляделся, он ли это) сидел на земле, ремонтируя велосипед, и смотрел в объектив или на кого-то, стоявшего рядом, на другой — немец сидел в лодке, греб — подбородок выставлен вперед, руки вытянуты, он как раз собирался зачерпнуть веслами воду — и улыбался жене, сидевшей напротив, она не была особо красивой, но фотография может и лгать, на женщине была майка, в волосах цветок, возможно искусственный, или даже заколка, украшенная цветком, и насколько худ был он, настолько она (неужели это его жена?) была упитанна и мило, ну просто блаженно, улыбалась. Однако Имро больше всего заинтересовался фотографией, на которой Вассерман стоял у грузовика, вероятно, ремонтировал его — в руке он держал какой-то ключ, а рядом лежало отвинченное колесо, он стоял чуть пригнувшись и кому-то улыбался, высовывая язык. Имро долго смотрел на эту фотографию, немец выглядел на ней гораздо убедительнее и больше всего походил на Вассермана, что был перед ним, только этот не улыбался.

Имро нашел и табакерку, а в ней пять или шесть словацких сигарет. Он ненадолго задумался, потом одну сигарету сунул в рот и опять засновал руками по Вассермановым карманам, но спичек все равно не нашел. Он вложил сигарету обратно в табакерку и снова призадумался — хотел, должно быть, вернуть немцу и табакерку, но не вернул. Зачем она ему? Зачем она тебе, ведь ты уж все равно не куришь и курить больше не будешь, а мне понадобятся сигареты, я ведь и сейчас охотно бы закурил!

Он опустил табакерку в карман, постоял возле Вассермана, а потом сказал громко: — Уж не свихнулся ли я? Пожалуй, да. В уме вроде мешаюсь! Но это, верно, от голоду. И от усталости. Я целый день на ногах! Боже ты мой, и что я пережил! Пережил ли я? Это же немыслимо! И как я есть хочу, и устал как! И холодно мне, и в жар кидает! Господи, что делать?! Куда теперь идти? Не могу же я тут остаться! Не могу тут остаться и потому, что уже мешаюсь умом, в самом деле, ум заходит за разум!

Он стоял перед землянкой, глядел в долину. Неужто воротиться? Но зачем я тогда бежал сюда? Я ведь должен был принести и какой-нибудь еды, что, если они ждут меня? Но где ждут? Может, уже и не ждут. А может, они и не ушли далеко. Если пойду по следу, может, найду их! Если бы я только знал, что случилось, и не был бы таким голодным и усталым!

Но он все равно пошел. Шел и тогда, когда уже совсем смерклось и он потерял след.

Господи, куда я тащусь? Я ведь уже ничего не вижу. Везде только снег, снег, и впереди и сзади. Куда к черту все подевались? Ежели пойду еще дальше, собьюсь с дороги, тогда меня уже сам черт не отыщет, просто в лесу от устатка и сдохну.

Он дико испугался этой мысли. Нет, идти дальше нельзя, но и тут нельзя оставаться! Не хочу подыхать, нет, нет, не подохну, не могу подохнуть! Я должен воротиться! Все равно куда!

Он обшарил глазами лес, потом повернулся и побежал назад.

Он совсем выбился из сил, но все-таки бежал, скатывался под гору, разрывая телом сугробы, а потом просто плелся, качая головой из стороны в сторону, лизал снег, а когда в конце концов остановился и поднял взгляд к небу — захотелось завыть. Будь он волком, и впрямь бы завыл!