Елена Чумакова - Гроздь рябиновых ягод

Разбудил её громкий стук. За окном сияло солнце. Вскочив, Лиля наскоро поправила растрепавшуюся причёску, распахнула дверь, но на пороге вместо Николая стоял незнакомый моряк.

– Вы будете Кислицина Елизавета Георгиевна? Вас просят прибыть в расположение части. Машина у калитки.

– А что случилось? Где мой муж?

– Вам всё скажут в части.

Парень старательно отводил взгляд от её выпирающего живота.

Дрожащими руками Лиля оделась и пошла к машине.

В штабе воинской части собралось несколько таких же встревоженных женщин. Среди них была и Олимпиада Марковна. Она окинула невестку недобрым взглядом и отвернулась. После некоторого ожидания к ним вышел командир части в сопровождении нескольких офицеров. В полной тишине прозвучали жестокие слова.

– Вчера ночью возвращавшийся с боевого дежурства сторожевой катер попал в шторм и разбился о скалы в районе Толстого мыса. Крушение произошло недалеко от берега, но из-за сильных волн и низкой температуры выбраться смогли только трое. Те, кто спасся, находятся в госпитале, остальные погибли. Примите наши соболезнования.

Командир зачитал фамилии выживших, Кислицина Николая в этом списке не было.

После секундной паузы женщины заплакали, завыли, запричитали. Лиля бросилась к свекрови, но та зашипела на неё:

– Это всё ты! Ты виновата! Коленька мой всю войну, почитай, прошёл, и Бог хранил его, живым вернулся. А стоило тебе появиться…. Это ты, ты беду привела в наш дом!

Хоронили погибших моряков в братской могиле на Толстом мысу, недалеко от места катастрофы. Лиля настаивала, чтобы гроб с телом Николая открыли и дали ей возможность проститься с мужем.

– Я не поверю, что его больше нет, пока не увижу, – твердила она.

Её требование выполнили. Увидев разбитое о камни лицо Николая, Лиля закричала. В ушах у неё зазвенело, всё вокруг завертелось, земля уплыла из-под ног.

Она чувствовала, что летит по какому-то тоннелю, мягко обнимающему её со всех сторон. Тоннель закручивался спиралью, и она летела всё быстрее и быстрее под невероятно красивую торжественную музыку. Казалось, целый оркестр звучит в ней самой. Постепенно полёт замедлился, и она уперлась в невидимую преграду. Что там дальше – рассмотреть не могла, всё заполнял свет. Услышала в своём сознании голос: «Тебе пока сюда рано, возвращайся». И она полетела вниз, сначала потихоньку, потом всё быстрее и быстрее, и вновь неслась с бешенной скоростью сквозь потоки музыки. Музыка звучала всё тише, полёт замедлялся. Лиля смогла рассмотреть белый плафон, вращающийся над ней. Плафон остановился, она увидела потолок, окрашенные зелёной краской стены, железный столик с какими-то инструментами рядом. Где-то негромко играло радио. Лиля подняла невесомую руку, ощупала показавшуюся странно маленькой голову, потом дотронулась до мягкого пустого живота.

К ней подошла женщина в белом халате.

– Очнулась, голубушка? Вот и славно, вот и умница.

– Где я? Где мой ребёнок?

– Ты в родильном отделении горбольницы, а ребёнок твой в детской палате, где же ещё ему быть? Сынок у тебя родился, поздравляю, мамочка. Слабенький, правда, семимесячный, не доносила ты до срока, но главное, живой. А врачи у нас хорошие, выходят. Советская медицина лучшая в мире!

– Я хочу его увидеть.

– А это, знаешь ли, дня через два, вам обоим прийти в себя и окрепнуть маленько надо.

Через пару дней Лиле принесли в палату маленький свёрточек. На крохотном личике она увидела знакомые бровки домиком, из души само вырвалось: «Коленька!». Малыш, как галчонок, открывал беззубый ротик, вертел головой, забавно гримасничая.

– Да ты грудь ему дай, мамаша, потом налюбуешься, – сказала детская медсестра.

Ребёнок, потыкавшись в грудь, нашёл сосок и принялся за работу.

– Ишь ты, наяривает, – улыбнулась медсестра, – ну всё, раз грудь взял, значит жить будет. Поздравляю вас, мамочка, с сыном.

Поначалу сын затмил в сознании Лили всё остальное, это помогло справиться с обрушившимся на неё горем. Но время шло, к другим женщинам в палате приходили мужья, родственники, приносили какие-никакие гостинцы, её же никто не навещал. Однажды только прибежала Жанна, принесла банку домашнего компота. Олимпиада Марковна навестить невестку, посмотреть на внука не пришла.

Женщины в палате охотно болтали, рассказывали о себе, пользуясь такими непривычными часами безделья между кормлениями, а Лиля молчала, отвернувшись к стене.

– Брошенка, што-ль? —спросила соседка по палате, пышнотелая казачка с длинными тёмными косами, – много щас, после войны, охотников до баб развелось, а мы и рады верить.

– Вдова… – нехотя ответила Лиля.

– Вдова? А сколько же тебе лет?

– Двадцать недавно исполнилось. Муж морским пограничником был, утонул неделю назад.

Женщины примолкли. Одна из них подошла, протянула ломоть хлеба, густо намазанный сметаной.

– Ешь, тебе силы нужны, чтобы мужика выкормить. А мне ещё из дома принесут.

Коленька набирался силенок, приближалась выписка, а вместе с тем росла Лилина тревога. Пустит ли её с ребёнком хозяйка комнаты? Где и на что жить? Как она выйдет на работу, если оставлять сына не с кем? Лиля села за письмо в далёкую Уфу, прося помощи у мамы и сестры.

Крещенский мороз на Урале – это вам не шуточки! Щиплет за нос, кусает щёки, пробирает до костей. Одно спасение – овчинный тулуп да валенки. Настя бежала по пустынной улице Пархоменко, прикрывая нос и рот заиндевевшей варежкой, платок, воротник тулупа и даже ресницы покрылись инеем. Хорошо, что повезло с трамваем, а то бы и не добежала от завода до дома. Снег весело похрустывал под ногами, окна домов особенно уютно светились сквозь покрытые пушистым куржаком ветви, город притих, завёрнутый в снега.

Несмотря на мороз, настроение у Насти было отличное: сегодня на отчётном собрании о ней сказали добрые слова, наградили грамотой и денежной премией, а ещё вручили ценный подарок – пачку настоящего грузинского чая и полукилограммовый пакет сахара. Всю дорогу она представляла, как придя домой, заварит себе крепкий ароматный чай и будет пить его маленькими глоточками с сахаром и с бубликом, а потом устроится на диване, укутав ноги шерстяным платком и, отгородившись от мира кругом света настольной лампы, будет вместе с Гуттиэре разгадывать тайну человека-амфибии. А ещё Настя обдумывала, как лучше поступить с премией: отложить на чёрный день или всё же купить себе к весне блестящие ботики, как у Ираиды, Дусиной соседки.

Прибежав домой, Настя скинула у порога тулуп, валенки и первым делом затопила буржуйку, поставила на печку чайник и только тогда заметила белый прямоугольничек на полу у двери. Видно, хозяйка подсунула письмо под дверь, а она замела полой тулупа в сторонку. Конверт надписан родным почерком. На душе стало совсем радостно, наконец-то долгожданное письмо, ведь после новогодней открыточки от Лили ничего не было, целых три недели! Настя заварила себе чай и, согрев руки о стакан, начала читать письмо. Однако с первых же строк улыбка сползла с её лица. Не веря своим глазам, она снова и снова перечитывала письмо. Хорошее настроение улетучилось без следа. Подбежала к окну, прижала ладонь к замёрзшему стеклу, глянула в протаявший пятачок: в доме напротив свет горел во всех окнах, значит дочка с зятем уже дома. Настя накинула тулуп, сунула ноги в валенки и, прихватив письмо, побежала к ним.