Александр Карнишин - Игра в классиков

И действительно, времени не было совсем. Отец сказал, что машина стоит внизу, что все рухнуло, что вот-вот начнётся, и надо хоть как-то успеть, хоть нас увезти.

- А как же мама? - спросила Ирка.

- Она приедет, как только сможет, - ответил отец.

Но я видел, что он все врёт. Не приедет мама. Потому что она просто не успеет. Мне стало обидно, и я плакал тогда, как маленький. Но всё равно прямо в тапках спускался вниз. И Ирка бежала впереди меня.

Мы очень долго ехали. Весь день, а потом ещё всю ночь. Останавливались на пару минут - и снова вперёд. Сначала по дорогам, а потом уже и без дорог. Отец говорил, что надо как можно дальше от любых городов уехать. Чтобы ни одного города поблизости. Тогда, говорил он, ещё можно выжить. Но надо успеть, поэтому надо ехать и не останавливаться. Он включал свет в кабине, смотрел на карту, потом оглядывался назад - там было совсем черно и ничего не видно - и снова рулил куда-то в темноту среди деревьев и кустов.

Ну, вот сюда он нас и привёз.

Ночью-то мы не видели ничего. Отсыпались. А утром, то есть уже днём, я все рассмотрел. Стоял домик бревенчатый на поляне. Был лес вокруг. Даже совсем без тропинок. Был ручей в овраге. Был огород небольшой. Сарай за домом. Машина во дворе. То есть, это даже и не двор был, а как поляна в лесу. Вот и все. Потом уже к обеду отец проснулся, сказал, что поедет, попытается маму вывезти. И продуктов заодно подкупить. А вы, сказал, осваивайтесь здесь. Но далеко не уходите.

- И ещё вот что, - сказал он.

Ушёл в другую комнату, там лязгал железным, а потом принёс два ружья. Одно большое - Ирке. И другое, поменьше - мне.

- Без оружия - никуда.

Мы книжки про такое читали. Он их сам и привозил. Там в книжках всегда после взрывов и разрухи и катастроф любых появлялись мародёры. И они были даже страшнее, чем настоящая война. Так что мы все понимали. Кивнули, ружья на плечо повесили и пошли осваиваться.

Вот тогда мы с Иркой и подружились по-настоящему. А что? Я вот совсем ничего не боялся. Везде готов был пролезть. Так мы и малину нашли на старой просеке. И грибов там было - завались. В домике была печка. А ещё была плитка газовая, и в сарае пять баллонов лежали. То есть, выходит, отец заранее готовился. Это он был просто молодец.

Потом мы до вечера делали опись имущества. Это ведь самое главное. Это в каждой книге написано, что такую опись надо сделать. Потому что иначе не понять, что на самом деле есть, а чего нету. Что экономить надо и беречь, а что можно спокойно тратить.

А когда захотели есть, Ирка сама пожарили грибы. Хлеб мы не ели специально. Чтобы сохранить. У нас же муки, оказывается, совсем не было.

Ну, вот так, значит. А потом сидели до ночи в домике и ждали отца с мамой. В окна глядели. Разговаривали. Ещё и это вот нас сдружило - мы разговаривали друг с другом. Впервые - как равные. Мне понравилось. И я Ирку даже залюбил. Я и так её любил, потому что сестра, хоть и старшая. А теперь - ещё больше.

Уже совсем в темноте рычал двигатель. Еле-еле доехал отец. Маму не привёз. Весь был усталый и замученный - ещё бы, два дня за рулём. Сказал, что - все. Что мы, наверное, последние были, кто успел из города выбраться.

Ирка плакала тогда. А я уже не плакал. Я раньше плакал. А теперь - нет.

И так вот начали мы тут втроём жить. Притирались долго, обязанности постепенно разделили. Отец нашёл каждому дело. Он сказал, что можно менять на продукты живицу. Что теперь, когда ни больниц настоящих, ни аптек никаких, живица сосновая - самое мощное лекарство от ран и ожогов. Вот Ирка у нас по хозяйству больше колготилась - но ружье всегда под рукой держала. А мы с отцом ходили по лесу, насечки делали, живицу собирали. Потом раз в неделю он уезжал на весь день до ночи. А мы его ждали. И так вот было у нас долго-долго.

Стрелять научились. Патроны снаряжать. Ещё делать разные ловушки и капканы - тоже. Все, что съедобное под ногами в лесу - шло в дело. Грибов и ягод по осени было много. Отец всегда измерял радиацию, качал головой и велел ничего не есть сырого. Только отмачивать, а потом варить и жарить. Так, мол, не вредно. То есть, терпимо так.

И муки он привёз два больших мешка.

Но говорил, что чем дальше, тем труднее будет с припасами. Потом, бывало, уезжал уже и на два дня и на три, а то и на всю неделю. Привозил всегда еду. Иногда ещё одежду. Мы же росли. Свежий воздух, еда, беготня постоянная по лесу - такие здоровые выросли, что ты!

Сколько лет? Пять. Ровно пять лет так прожили. И зимы, и весны, и лета и осени. Книги, какие были, так я их уже чуть не наизусть знал. Новые-то он редко привозил. Больше всё по практике, конечно.

В общем, спас нас тогда отец. Просто вот спас и вырастил. Уважаю.

...

- Товарищ капитан, - впёрся в комнату большой в каске. - Все проверили.

- Ну, сержант, что там со следами?

- А что со следами? Трое их тут всего было. И больше никого. Так ведь и внутри - на троих все. Сходится.

- Ладно. Иди там, проверь посты, что ли. А то будет неприятно, если вдруг приедет ночью такой Рэмбо на машине. Начнёт гонять нас с перепугу. И на кухню заодно дай команду, чтобы готовили на всех. Похоже, сегодня здесь придётся переночевать. Не успеем мы обратно до ночи.

- Есть!

Капитан повернулся к столу, вздохнул:

- Значит, все у вас тут в порядке? Никаких жалоб?

- Какие могут быть жалобы на того, кто спас и вырастил? Да у нас папка - ого-го!

- А тебе сейчас, выходит...

- Тринадцать лет. Это просто я тут такой большой вырос. А так-то мне тринадцать.

- То есть, несовершеннолетний... Это хорошо.

За несовершеннолетнего должны отвечать родители. Даже не сестра, которой уже все девятнадцать. Ишь, цветёт и с бойцами заигрывает... Нет. Тут - отец или мать нужны. А от матери как раз заявление уже пять лет как висит. И отец в розыске числится. Выходит, закрыли "висяк". Если ещё мужика этого дождаться, то два дела сразу и закроем. И детей матери вернём, и папашу этого - идиота чертова. Вот ведь придумал детям конец света. И не подкопаешься, не объяснишь им ничего. Пять лет!

-- А вам живица не нужна? - спросил улыбчивый крепкий парень. - Она ведь очень полезна при ранениях или ожогах. А у вас всё же служба - дело опасное. Мы бы на оружие сменяли. А то ружья-то у нас старые. Да и вообще - они против автоматов совсем слабые, если вдруг что. Ну, или хоть на патроны, если вам оружием нельзя.

-- Главный приз

Петр Кедров, лицензированный специалист широкого профиля по вызову, свернул крышку с бутылки пива и замер на тридцать секунд. Ровно тридцать секунд, не больше и не меньше. Сначала раздались уже навязшие в зубах аккорды, потом хор спел короткую песенку, заканчивающуюся ударным "Пиво пьёшь - ума не будет!", и одновременно с этим лениво полз дымок из горлышка.

Когда-то кто-то посчитал, что культура пития сама собой заставит пить меньше, но красивее. Вот и полагалось теперь из бутылки наливать в высокий пивной бокал, наклонив его под углом и следя, чтобы шапка пены не перевалила через край. А если какой-то быдловатый гопник припадал от утреннего сушняка сразу губами, чтобы "из горла, по-пацански", то сначала получал порцию раздражающего газа. Не ядовитого, до этого не додумались ещё. Все же демократия и гуманизм... Но все равно ужасно противного, мерзкого - не отплюёшься. При этом, что интересно, само пиво оставалось вкусным и ароматным. Как придумали, где там эта капсула - так мужики до сих пор и не разобрались. Пытались даже экспериментировать, сбивать горлышко, скалывать его. Все равно будто из самой глубины пива шёл газ, запахом и вкусом своим убеждающий - лучше из бокала. Ну, ничего, ничего. Тридцать секунд - и пей на здоровье, как нравится.