Александр Карнишин - Все реально [СИ]

— Дядя, ба-бах! Дядя, ба-бах! Вот же зудит, как комар. Так бы и пришиб ненароком. Макс поднял голову: по аллее шел какой-то мужик при плаще и дипломатике, а за ним ковылял ребенок лет трех. Ковылял, не отставая, и все кричал, тыкая какой-то палкой в его сторону:

— Дядя, ба-бах! Макс сидел на скамейке уже полчаса. Две банки пива — ровно. Не залпом, медленно и с расстановкой. Конечно, можно было и водки купить заранее… Но именно — заранее. Водка теперь, оказывается, только в специализированных магазинах. Или с доставкой — из Интернета. Кто же знал, что у них тут так порядки поменяются за это время? Хорошо, хоть пиво продали. Он приехал дневным поездом. Полтора дня на верхней полке с открытыми глазами. Должен был уснуть мертвым сном, забыть все, провалиться, выспаться, наконец. Не спалось. Только закроешь глаза — сразу огонь и дым и горящие танки. Еще — горящие дома. И плевать, что кирпич не горит. Все горит, если правильно применить энергию. Историки утверждают, что раньше война была красивая. Армии выходили в широкой поле, одевались в яркую красивую форму, утвержденную лично царем-королем, выстраивались ровно, а потом начинали убивать друг друга. Кто убивал успешнее и быстрее — тот побеждал. А крестьяне или горожане могли даже не заметить, что идет очередная война. Ну, разве только налоги поднимутся: чтобы красиво одеть армию, надо платить. Теперь война шла самая грязная. Только в гуще. Только в городах.

Только с массой ненужных и необязательных смертей. А какой толк толкаться в пустыне? Там тебя накроют высокоточным с орбиты — и все дела. Вот в городах…

— Дядя — ба-бах! Мужик как-то криво улыбнулся, споткнулся, левая нога вдруг подогнулась, как ватная, не выдерживая веса тела. Взмахнули крыльями полы плаща. Отлетел в сторону кожаный дипломат, распахиваясь от удара и рассыпая вокруг какие-то бумаги. Тупо ударилась голова об асфальт.

— Хи-хи…, — сказал ребенок. — Дядя — ба-бах. Он обошел вокруг упавшего, всматриваясь, низко наклоняясь к нему, будто обнюхивая. И вдруг поднял голову и посмотрел на Макса. А Макс замер, плотно закрыв глаза. По-разному реагируют люди на опасность. Как и животные, кстати.

Если резко замахнуться на собаку, скажем, она отскочит, а потом зарычит и покажет зубы. А если замахнуться на кошку — та припадет к земле, распушится, зашипит страшно, показывая клыки, замахнется лапой с выпущенными когтями. Людей в армии учат реагировать правильно. Потому что есть время кидаться в кусты и отстреливаться. И есть время кувыркаться по жесткому асфальту, увертываясь от брызг металла. А есть время, когда надо замереть и выждать. Особенно, если не понятно, но уже страшно до невозможности. Максу было страшно. Почему? С чего вдруг — по спине морозом, волосы на затылке, как от ветра шевелятся, звон в ушах от напряжения всех сил? Не с того ли, что странно пусто в знакомом дворе? Где люди? Где все? Ведь, никого вокруг. Только вон тот мужик, что упал — и ясно при этом, что упал насовсем. И этот вот странный ребенок…

— Дядя? — это уже ближе. Макс почти не дышал. Рука вяло свалилась с колена, повисла, ударившись о край скамейки. Покатилась, гремя, пустая пивная жестянка.

— Дядя? — уже сзади. Как же быстро и бесшумно он двигается!

— Дядя! Хи-хи! — трогает своей палкой, толкает. Макс поддался и мягко завалился вперед.

— Хи-хи! Дядя — хи-хи! — обрадовался ребенок и сбоку потыкал палкой в лицо. В щеку. Хорошо, что упал на грудь — до глаза не достанет. «Нет меня. Нет меня. Нет меня», — как молитву повторял Макс. И его не было.

— Дядя? Потом — уже чуть дальше:

— Дядя? Макс лежал, неудобно подвернув руку и уткнувшись всем лицом в грязный асфальт. Минута. Еще одна. Тихо. Все? Вдруг из-за спины опять:

— Дядя, хи-хи! «Нет меня. Нет меня. Нет меня!» И тут сверху рухнул боевой мобиль в городском черно-пестром камуфляже, лязгнули откинутые люки, затопали твердые подошвы. Ударил воздух гром динамиков:

— Всем оставаться на своих местах! Проводится спецоперация! Отлегло. Макс начал подниматься и тут же снова упал — сзади долбанули по почкам и прошипели зло:

— Сказано же тебе — не двигаться!

…

— Так ты, сынок, с войны, значит?

— Ага.

— А звать тебя, значит…

— Макс.

— Что за привычка к этим собачьим кличкам! — напоказ возмутился уютный и домашний полковник в штатском. — Максим, что ли? Так и скажи.

— Максимилиан. Полковник помолчал, обдумывая.

— Ну, вот что, Макс… Ты ведь у нас теперь единственный свидетель, выходит?

— Это вы о чем? — попытался «гнать дурака» Макс. Армия научила правильно отвечать на неправильные вопросы.

— Ну, не ты же того парня ухайдакал, ведь так? Совсем не твой стиль. То есть, не наш, не человеческий. Макс тоскливо посмотрел на полковника, потом на окно высоко под потолком. Потолок был в четырех метрах от пола. Далеко до воли.

— А что тут, вообще? Я же только приехал. Совсем не в курсах.

— Ну, парень, у тебя там война была своя. А у нас тут — своя. Сам ведь знаешь, как все теперь. Так ты мне скажешь, кто там был? Видел ведь? Так расскажи.

— Ребенок. Мальчик лет трех. Ходит на вид плохо, неуклюже, но очень быстро и бесшумно. Играет в войну.

— Играет он, значит… Эх…

И вышло так, что пришлось Максу давать подписку. Просто пришлось, потому что видел. Потом писать заявление на зачисление в качестве стажера. Потом получать новые документы и место в общаге — ну, не в тот же двор возвращаться. Страшно там.

— А вам здесь не страшно, товарищ полковник?

— Страшно. А кому — нет? Но я уже привык. Мы тут, понимаешь, давно этим занимаемся. … И опять этот двор. Снова мороз по спине. Снова желание уйти с линии огня, спрятаться в кустах, отлежаться, а потом закидать все вокруг гранатами. И огнеметом поверх, огнеметом!

— Дядя? Есть! Сработало! Макс чуть-чуть приоткрыл глаза, не поднимая низко опущенной головы. Неподалеку топтались две ноги — ножки, что там, обе в ладони поместятся — в розовых башмачках.

— Дя-а-дя! Хи-хи! Дядя! Макс нажал на кнопку, в падении переворачиваясь на спину, чтобы видеть и реагировать, и выкидывая руку в сторону мальца. Достать руками — далеко. А вот парализатор должен сработать. Так утверждали, выдавая спецоборудование. Он тут же вскочил, оттолкнувшись упруго, шагнул вперед и нажал кнопку еще раз, направляя раструб излучателя на детское тело. Такой удар и слона свалил бы. Детские глаза широко распахнулись:

— Дядя? Дядя — бо-бо? Черт побери! Мальчишка неуклюже и медленно поднимался, глядя на Макса:

— Дядя, ба-бах! Ну, где же эти чертовы оперативники? Где помощь?

— Дядя, ба-бах! Макс с поворота, уже не думая ни о чем, врезал ногой по маленькой круглой головке в смешной панамке. Ощущение, будто бьешь по бетонному столбу. А еще раз? А еще? А еще? Он пинал, топтал, бил, бил и бил, боясь только одного, что изломанное тельце сейчас соберется, дрогнет, начнет подниматься, а тонкий голосок скажет еще всего одно слово, и тогда уже упадет он, Макс. И все для него закончится. Поэтому бил, бил, бил…