Александр Карнишин - Все реально [СИ]

А еще он сломал себе клюв о мою черепущку, и кончик ключа вышел только потом. Вот шрам и остался.

— А я думал, это на войне…, — Алексей подул на кружку и отхлебнул горячий сладкий чай, пахнущий какими-то травами.

— На войне рана сюда — это смерть! Ты что, парень! Без каски на войне просто нельзя. Но мне было десять, у меня лила кровь, петух гнал меня до крыльца… А на крыльце стоял отец и курил. Он просто стоял — и курил, представляешь? Ничего не делал, но петух сразу стал маленьким и боком, боком убрался за сарай. А отец посмотрел на меня, посмотрел, а потом вздохнул, и из-за двери вытащил топорик. Это был мой собственный топорик, я его точил всегда сам. Хворост порубить, растопку приготовить — это моя работа была. Вот, он мне топор дает и говорит, иди, мол, сын, и принеси мне своего первого петуха. Понял, да?

— И ты зарубил петуха?

— Это был бой, парень! Настоящая битва, как в страшном кино! Я гонялся за ним, и теперь уже он убегал от меня. По всему двору перья… А на крыльце стоял отец и смотрел. Мы потом этого петуха долго потрошили, ощипывали, обварив кипятком. Потом рубить на части.

Потом еще варили. Долго варить пришлось — он же не цыпленок. Мама тогда сильно ругалась на нас. А мы только подмигивали друг другу, когда ели этого петуха. …

— Да нормальный пацан у вас — Лёха! Мы с ним и охотились, и рыбачили. Он из книг много полезного вынес. Ну, и вы все-таки кое-чему научили, конечно. Я тут приврал немного, но ему было приятно, — рассказывал дядя Коля, пока Алексей отмокал в горячей ванной после бурной встречи с родителями. — А чем это вы тут так бахнули? Он рассказывал, самый настоящий бой был?

— Я сам все сделал, — гордо сказал папа. — Что, зря меня в армии учили, что ли? … Первого сентября, как обычно, Алексей шел в школу. Шел спокойно, посматривая по сторонам и присматриваясь к прохожим. Папа и мама живы — это хорошо. Охрана всегда где-то рядом — тоже. Но береженого, как говорил дядя Коля, бог бережет. Надо быть готовым ко всему.

— О! Пацаны! Кто идет! Лёшенька! Наша вишенка! — гнусаво завопил кто-то за спиной, кривляясь. — Эй, толстый! Алексей мягко развернулся на одной ноге, шагнул на не ожидавшего встречного движения парня из параллельного класса, резко, как учил дядя Коля, выставил вперед вторую ногу. Пацан тут же сам въехал в нее и кубарем покатился на дорогу под дружный смех школьников.

Вскочил, кинулся было, да еще и за ним подтянулись друзья, недовольно крича что-то. Но вдруг с забора спрыгнул второгодник Мишка и спросил:

— А чего это вы тут все на одного? — и свистнул. И еще трое одноклассников встали с ним рядом.

— Это, между прочим, мой одноклассник, — сказал Мишка. — Как там тебя… Э-э-э…

— Алексей, — серьезно сказал Алексей и протянул руку.

— А я, значит, Михаил, — сказал Мишка. — Ну, что, сядем вместе?

Лифт со скрипом распахнул двери. Белый искусственный свет отразился от алюминиевых панелей.

— Поехали, — сказал я, махнув рукой.

— Ты что? — удивился он. — Это же ловушка. Точно. Чего он тут нам двери раскрывает?

— Ты же сам кнопку нажимал!

— Ничего я не нажимал! Сам приехал и двери открыл. Ловушка! Он ловко плюнул внутрь и сразу отскочил, не понятно чего ожидая.

— Ну, не поедешь, я и один могу! Меня мотало. Меня штормило. Меня мутило. Меня ждал диван в холостяцкой квартире. На диване можно было лежать, закрыв глаза, и не видеть этого болезненно-белого света.

— Нет! — он за рукав оттащил меня назад. — Ты что, самоубийца?

— А если? — с вызовом спросил я, пытаясь выпятить вперед челюсть. — Или что тогда?

— Тогда — тем более! Я тебе друг?

— Ты мне друг.

— А раз я друг — значит, самоубийства не будет!

— Плохо мне, — признался я другу, уткнувшись в его плечо. — Мне домой надо.

— Фигня — война! — заорал он бодро и потащил меня, как санитарки в кино таскают раненых, перекинув мою руку себе через шею. Идти было далеко. Тринадцать этажей. На каждом мы останавливались, проверяли лифт, убеждались в ловушке. Теперь я и сам видал — точно, ловушка! Как где ни постоим, подождем, нажав кнопку, так он и открывается. Совершенно пустой и светлый изнутри.

Неспроста это. Спасибо, что я был не один. Друг спасал всегда, оттаскивая то за рукав, то за воротник.

— Ключ! — сказал он на тринадцатом этаже. Мне стало смешно. Это я вспомнил детский кинофильм. Там про ключ стражники всегда спрашивали страшными голосами.

— Ключ! — снова сказал он. Я чуть не упал на пол от смеха. Когда я смеюсь — я слабею. Это точно. Давно подметил. Вот, ослаб, да. Он прислонил меня к стене, похлопал по карманам и надыбал откуда-то ключ. Самый настоящий длинный блестящий ключ от железной двери.

— Во! — сказал он, покрутив его перед моими глазами. — Ключ. Я опять сполз по стене. Смеяться тоже было тошно. Внутри головы катался тяжелый свинцовый шарик, как в игре. И когда он ударял в висок, голова клонилась к плечу. Больно не было, но от постоянной качки тошнило. Когда дверь открылась, я сумел только добежать до дивана и упасть. И все. … Если утро — время, когда просыпаешься, то было именно утро. Хотя солнце стояло высоко, нагревая комнату, глядящую единственным окном на юг. Пахло пылью, потом, грязным бельем и немного спиртным. Когда я понял, что пахнет именно спиртным, в организме поднялась протестующая волна, и я еле-еле успел зажать рот, усиленно дыша носом.

— На, — сказал кто-то сбоку. — Я тебе оставил. Грязная рука протянула початую бутылку пива. Тут главное — не сосредотачиваться, не чувствовать вкус.

Зажмуриться, впиться и глотать, пока глотается. До сухого дна.

— Уф… Так я сказал и открыл глаза.

— Ой. А ты кто?

— Друг! И тут я вспомнил. Черт, как же мы теперь вниз-то, в магазин — снова пешком? Это же целых тринадцать этажей! Голова закружится спускаться! А на лифте нам ехать нельзя. В лифте ловушка. Хорошо, что друг от нее спас… Да и на улице же… Я вспомнил, как мы встретились. Я шел по тротуару, а он стоял посередине и рассматривал серый асфальт. Мне было трудно идти прямо, поэтому я как-то впиллился в него.

— Вот, смотри, — сказал он шепотом в самое ухо. — Видишь? Долбодятлы! Асфальт был испещрен круглыми вмятинами, как от ветрянки кожа у детей.

— Это дворник лед откалывал, — сказал я.

— Ха! Дворник… Это он сам тебе признался? Или я долбодятлов не знаю? — он осторожно поглядел вверх. — Надо под крышу. Вот так мы и пришли ко мне. Но как же теперь? Тут и лифт-ловушка. И эти долбодятлы на улице…

К зомби-апокалипсису мы никогда специально не готовились. Если и готовились к чему, так это к неожиданному выезду из города. Что-то вроде войны или волнений массовых, и надо будет вдруг отсюда бежать.

Об этом и говорили на кухне. А над тупыми американцами, которые боятся придуманных зомби и держат в доме запасы продовольствия, а еще изучают правила убийства кошмарных зомбаков и ходят на специальные курсы, только смеялись. Вот поэтому, наверное, все так и вышло. Ночной звонок в дверь — самое противное дело. Я еще покрутился в постели, потом накрыл голову подушкой и попробовал снова уснуть. А тот, что за дверью, снова стал названивать. Ну, ведь ясно же, что это вовсе не ко мне. Нет у меня никаких таких странных знакомств, чтобы по ночам… Ну, какого еще там и кому и вообще? Вот, предположим, ты спьяну или с устатку ошибся этажом или дверью.