Владимир Соколов (Узбекистан) - Остров для большой охоты

Довольно скоро грузовик отстал, потом и вовсе скрылся из виду, и понемногу Кирилл Валерьянович успокоился, сердцебиение прекратилось. Зато заворочались в голове рассуждения, без всякой логики соединяющие нелепый этот, нечаянный выстрел с последними Валюшиными словами. Бога ради, при чем тут Валюша-то? Тем не менее сходство имелось. Уже через час езды он настолько расположил к себе попутчицу вежливой сдержанностью и умением слушать, что она и сама не заметила, как с дорожного легкого трепа перешла на историю собственной жизни. С подробностями шел рассказ, иногда со слезою, с началом от преждевременного рождения в семь месяцев (Кирилл Валерьянович с недоверием покосился на литой выдающийся бюст), через учение в неполной средней школе, в которую пошла неполных семи лет (все торопилась куда-то, усмехнулась Валюша, знала бы, куда), через учебу в музыкальном училище до нынешней ее работы в должности «музручки» в том же самом, представьте, детсадике, в котором лет двадцать назад распевала картаво, как вышла курочка гулять, свежей травки пощипать. А за ней ребятки, желтые цыплятки, про себя картавенько пропел Кирилл Валерьянович, исполненный самого искреннего сочувствия. Этой несколько переспелой девушке предстояло так и состариться в том детсадике, ибо с ее специальностью в райцентре вряд ли просто переменить работу. Лично он ни за что не согласился бы состариться в таперах. Даже на нынешней своей должности — а не тапер, начальник крупного отдела! — он стариться не собирался. А иначе, для чего он жил? Перед Валюшей же до самой пенсии лежала горизонталь, так что сочувствие его было искренним. А она, видно, тронутая сочувствием незнакомого человека, вдруг набрала побольше воздуха да и поведала историю своего замужества и скоропостижного развода. На это Кирилл Валерьянович как-то уж небывало искренне брякнул, что и сам не так давно претерпел аналогичную драму и очень хорошо потому понимает Валюшино состояние. Между тем он был женат, и счастливо женат, и брякнул исключительно в плане сочувствия, чтобы показать ей, что вот, мол, претерпел, и ничего, жив-здоров, не столь уж окончательна эта катастрофа. И вот, ты посмотри, что с женщиной произошло от нечаянного этого выстрела…

Дом лодочной станции стоял на бугре, заслоняя собою низкое солнце. По косогору шлялись свиньи, синие от озерного ила и подбористые, как гончие псы. Кирилл Валерьянович поднялся на бугор и поставил машину в ряд других; стояли тут легковушки, грузовики, мотоциклы, даже один автобус стоял, и до глубокой ночи будут подъезжать еще те, кто не сумел пораньше оторваться с работы. Выключив мотор, он вышел — и замер, позабыв захлопнуть дверцу, так далеко и неохватно открывались отсюда разливы.

Уж в который раз дисциплинированный ум Кирилла Валерьяновича поражался гармонической этой анархии. Ведь не существовало никакого предварительного плана, не выделялись никому ни фонды, ни ресурсы, имелись нуль капиталовложений и отсутствие техдокументации — а как получилось! Как точно все пригнано одно к другому, озера без зазоров сопрягаются с прихотливыми берегами, и каждый островок на глади смонтирован точно в необходимом месте, да еще оторочен выпушкой из камыша, и каждая в выпушке той камышина прорастает в назначенный срок и тоже в том месте, где она нужна…

Подстрекаемый комарами, Кирилл Валерьянович запер машину и направился к дому лодочной станции.

На крылечном столбе висела, загадочно улыбаясь, копченая свиная голова. Кирилл Валерьянович подмигнул ей, прошел уставленным веслами коридором и оказался в комнате, производящей впечатление необитаемой, хотя и мебель в ней кое-какая имелась, и сивый человечек над столом согнулся, с усердием заполняющий колоссальную ведомость.

— А, Кирюха, здоров! — сказал человечек без удивления, словно расстались они вчера. — Посиди, брат ты мой, пока строку доковыряю.

Кирилл Валерьянович сел, морщась от густо прокуренного, пропитанного рыбой воздуха. Городские должности и степени здесь хождения не имели, что-то значил лишь охотничий стаж, которого хватало покамест только на Кирюху. Что ж, и это неплохо, уже не товарищ Жариков, как первые три года величал его Саша-лодочник.

— Привез? — спросил Саша-лодочник, не подымая от ведомости сивых лохм.

Кирилл Валерьянович похлопал себя по вздутому карману кожанки. Тем же жестом Саша-лодочник похлопал по столу, на что Кирилл Валерьянович понятливо поставил перед ним бутылочку коньяку.

— Дуришь опять, брат ты мой, — скосился ласково на подношение Саша-лодочник. — Красного привез бы, как другие, — дешевле и больше…

— Зачем же я буду хорошего человека травить? — разыгрывал Кирилл Валерьянович столь приятный обоим ежегодный спектакль. — Красное — это ж химия одна. От него, не говорю про печень, наследственность страдает ужасно.

— Про наследственность чушкам моим скажи, — проворчал Саша-лодочник, отправляя бутылку в стол. — А я размножаться давно перестал, мне эти ужасы до фени. На сколько дней, говоришь, лодку выписывать?

— На неделю.

— Хоть бы раз на дольше-то приехал. Тут круглый год живешь, и то надышаться не можешь…

— Дела не отпускают, — пожал плечами Кирилл Валерьянович.

Саша-лодочник на это только хмыкнул — не верил он в особые городские дела, все суета и супротив природы, — и протянул квитанцию:

— Гони восемь двадцать. Лодку выберешь с левой стороны, там хорошие, весла возьми в коридоре, в углу, там новые стоят. Жить где думаешь? На своем острову?

— От добра добра не ищут, — Кирилл Валерьянович положил перед ним десятку, жестом отметая поползновение к сдаче.

— Оно-то так, да, кажется, уже определились там. Костерок вчера светился, брат ты мой.

— Ну, Саша… Как же ты так?

Дело в том, что лодочник ведал также и распределением между охотниками островов, так что не из одной филантропии везлись ему из города бутылочки.

— А чего сразу — Саша? Показал я им свободный остров и как плыть растолковал. За руку, что ли, вести? То ли сбились они, то ли нарочно туда завернули — остров приметный твой, — только гляжу вчера, костерок там горит. Кроме них, вроде некому.

— Много их?

— Полтора человека, — рассмеялся чему-то лодочник. — Сам увидишь, если они. Растолкуй им порядок. Скажи, мол, Саша-лодочник велел вам выметаться персонально и непосредственно.

Кирилл Валерьянович только рукой махнул. Решительно день не задался.

Дом лодочной станции ярко розовел на темнеющем небе, уменьшаясь и с каждым гребком оседая к журчащей за кормою воде. Когда Кирилл Валерьянович оборачивался для проверки курса, его облепляло сплюснутое солнце, снизу уже подштрихованное метелками камыша. Надо поторопиться, еще ведь устраивать лагерь, это сколько работы, а завтра подниматься до рассвета, ибо зорька завтра особая, первая. И Кирилл Валерьянович крепче упирался ногами в шпангоут, всей своей почти центнеровой массой влегая в весла так, что лодка чуть не наполовину поднималась из воды.