Владимир Соколов (Узбекистан) - Остров для большой охоты

Слава те господи, наконец-то он влез в палатку, выгородившую из остальной вселенной брусочек брезентового уюта — для него одного. Раскатал спальник по полу, под которым дыбилась и ломко оседала сухая трава. Эх, сейчас бы в самом деле чаю кружечку… Но голова клонилась к спальнику, а ведь еще оставались дела. Задом он выбрался из палатки и услышал шаги в темноте. Кто-то поднимался к нему от чужого костра, посвечивая фонариком. Чего им понадобилось на ночь глядя?

Фонарик приблизился. Впрыгнул на стол кольчатым кругом света, рука поставила кружку в круг. Пар переваливал через край и немедленно слизывался ветром.

— Тут пять кусков сахару. Но если не любите сладкий, можете не размешивать.

Голос был настолько женский, что Кирилл Валерьянович вздрогнул. Женщины не хватало на острове!

— Спасибо, я уж лучше размешаю, — сказал он, несколько опомнясь. Вот что Саша-лодочник имел в виду — полтора человека…

— Не сердитесь на Бориса, он тут ни при чем, — попросила гостья. — Ему было все равно, куда высаживаться, а мне вдруг понравился ваш островок — прелесть какой смешной. Можно, я присяду, кружку подожду? У нас их только две.

— Смешной? — поразился Кирилл Валерьянович, которому в жизни не приходило в голову смеяться над какими бы то ни было островами. — Сидите, сидите, конечно, — спохватился он. — Почему он смешной?

— Смешной и милый. Я в осадок выпала, когда увидела — как будто бы плывет куда-то шляпа пирожком, старая, молью побитая, одна оторочка осталась… А когда пролезли через камыши, оказалось, что он очень милый, уютный — я к нему моментально привыкла. Бывает так, знаете, как будто жила уже здесь. Со вчерашнего дня мы тут все облазили и еще больше привыкли, и я понимаю вашу привязанность. За камышами чувствуешь себя, как в крепости.

— Ну уж если вы так хорошо меня понимаете, объясните мужу, что придется вам подыскать другую крепость — тут их полно.

— А Борис мне не муж, — легко сказала она.

— Ну, жениху.

— С чего вы взяли, что жених? Нет, этого я еще не решила.

Кирилл Валерьянович повернулся к ней с кружкой в руке и всмотрелся. Звездами все небо было выбелено, так что кое-что он разобрал — громадный бушлат, например, громоздящийся вокруг нее бесформенной глыбою, и то, что в бушлате помещается существо на самом деле тонкое и даже хрупкое. Тускло отсвечивали волосы, стриженные в патриархальный кружок, несколько ярче мерцали глаза в глубине темных впадин. Отчетливее же всего светилась сахарная полоска меж приоткрытых, очень пухлых губ.

— Так, — сказал он сурово. — А кто он вам, позвольте узнать?

— Пока просто друг. Мы отдыхаем вместе.

— Так…

Что еще сказать, он не придумал и потому хватанул горячущего чаю и страшно закашлялся. Гостья постучала его по спине кулачком:

— Что ж вы так неаккуратно, господи… Кстати, как вас зовут?

— Хи… Кхи… Кхирилл В…алерьянович!

— А меня — просто Даша. Можно без отчества.

— Да уж какое отчество… — утер он слезы. — Школу-то хоть кончила?

— И даже второй курс университета, — с достоинством отвечала она. — Сейчас на третьем. Так что лучше, пожалуй, нам оставаться на «вы».

— Ну да, извините. Родители-то знают, что ты… где, то есть, вы отдыхаете? И с кем?

— А почему вас интересуют проблемы моих родителей?

— Да так как-то… У самого такая же вот выросла, самостоятельная. Тоже на третий перешла.

— Допили чай? — Даша поднялась. — Давайте кружку.

— Огромное спасибо, — пробурчал Кирилл Валерьянович и принялся стаскивать сапог, поглядывая, как удаляется по склону ломтик света — то и дело заслонял его черепаший панцирь на тонких ножках.

Проснулся Кирилл Валерьянович затемно и так внезапно, словно кто-то толкнул его. «Зорька же, идол, зорьку чуть не проспал…»

Подробное одевание, умывание с бритьем, сбалансированный по калориям завтрак — это все осталось в городе. Из утренних процедур лишь одна была неизбежна. Занятый ею в отдаленных кустах, Кирилл Валерьянович позевывал, вздрагивал от пронзительной утренней свежести, поглядывал на небо с обильными звездами. Вернувшись к палатке, вытянул ружье с патронташем, фляжку и приготовленный с вечера мешочек с печеньем. Подпоясывался он с чувствами сложными — патронташ пришлось застегивать опять на следующую против прошлогодней дырочку, зато тяжесть тридцати шести зарядов оставалась все так же приятна, как в прошлые годы.

Стараясь не шуметь, миновал он чужую палатку: пускай поспят охотнички. А возле мостков зато присвистнул даже. Лодка его дремала в одиночестве, и это значило, что Борис опередил его. Кто раньше поднимается, тот занимает лучшие места на утином пролете — это ведь тоже из здешних правил.

Луна сияла над бухточкой бодро, словно бы только, в силу вошла, а между тем на востоке прокрашивалась густая лазурь, и небо в той стороне отделилось уже от тушью вычерченных камышей. Отпутав цепь от мостков, Кирилл Валерьянович перебрался в лодку, спросонья злостно зыбкую, и повел ее к едва синеющему проходу в стене.

Выбравшись на чистоводье, Кирилл Валерьянович сел, как положено, спиною вперед, вставил весла, как положено, в уключины и произвел несколько энергичных гребков. Другое дело! Кровь разбежалась по самым мелким капиллярам, голова заработала ясно, даже слух со зрением будто включились на полную чувствительность. И он перестал грести. Как ни нужно было торопиться, а без этой минуты потеряли бы смысл и охота и многое остальное.

Вода за пластиковой скорлупою бортов скоро смолкла, но лодка продолжала скользить в тишине. Истекал тот особенный час, когда ночная жизнь отохотилась, отспасалась, а жизнь дневная еще досыпает по гнездам и норам, в отстоявшейся за ночь остекленелой воде. На небе проступил рыжий мазок одинокого облака, и на глади под ним засветился такой же, но погуще тоном, и этот нижний подернулся рябью от очнувшегося местного ветерка, а небесный разгорался зато все ярче, наливался оттенками и даже как будто бы массой. Тишину прошил еле слышимый шепоток осоки. Весло погрузилось и булькнуло, и этот звук, днем ничтожный, теперь прокатился между островами — но не отозвалось озеро, спало, цедило последние капли безопасного времени.

Кирилл Валерьянович тронул лодку, и островки закружились мимо, поворачиваясь лохматыми боками. Развиднялось, и возле некоторых из них на воде проявились утиные стайки — где пять, где восемь бестолково кланяющихся волне резиновых и деревянных чучел. Все лучшие засидки заняты. Покружив по плесам, Кирилл Валерьянович разогнал в одном месте лодку, чтобы с ходу пронзить камышовую щетку, а заодно пошуметь немного, конкурентов позлить. С хрустом лодка развалила во все стороны звонкие стебли и скрылась в них вся, и тут в производимом им усердно треске различил Кирилл Валерьянович какой-то посторонний треск и увидел слева всплывшую над метелками зобастую с простреленными крыльями тень. Ко-о, ко-о-о! — обругала его выпь, разбуженная раньше времени. Петух-то, мамочки… — просипел Кирилл Валерьянович и потянул к плечу ружье — а оно пустое… Ко-о! — презрительно сказала выпь, заслоняя облако. Кирилл Валерьянович выдохнул и вытер со лба испарину, и вспомнил коршуна, и сплюнул за борт. Что вытворяет эта страсть охотничья с благоразумными людьми…