Александр Брежнев - Софринский тарантас

Вишенки на столе кажутся покрытыми шерсткой. Они еле заметны. Начальник, чему-то обрадовавшись, улыбнулся. В темноте руки его кажутся фиолетовыми. В растерянности он останавливает на них свой взгляд. Ему хочется ни о чем не думать. Дачная печаль и тишина его радуют. Одиночество подкрепляет и питает его.

За забором громко проурчала машина. Он вздрогнул. Кинулся к окну. И, выискивая в нем световую щелочку, воровато стал осматривать двор. Калитка не дернулась, не пискнула и не скрипнула. «Значит, это опять не ко мне приехали… — решил он. — Или к Виктору, или просто какой-нибудь дачник… Скорее пришел бы он и все рассказал…»

И Начальник, перестав осматривать двор, сел в угол на корточки и, уткнув голову в стену, решил в такой позе заснуть.

— Разрешите, я крикну, и он выйдет… — обрадовавшись приезду Начальникова сына, сказал Виктор. — Он столько месяцев вас не видел… Он вас любит, он завешал вашими детскими фотками стену в спальне. Если позволите, я сбегаю за ним. А вы на машине к калитке подъедете. Он незаметненько сядет в нее, она у вас зашторенная, так что его никто и не увидит. Вы покатаете его по бетонке, он давно ведь не ездил на машине, забыл небось уже, как дует в автомобильную форточку придорожный ветерок. Если бы вы знали, как приятно ему вас будет увидеть. Одно время он вам письма писал, а потом видит что ответа нет, перестал… А теперь вдруг в вашем лице такое счастье ему привалило. Вы даже не представляете, как важен ваш приезд… Короче, я сейчас… — и Витька уж было кинулся к зеленому забору, но Начальников сын резким окриком остановил его и, взяв за рукав, подвел к машине.

— Ты представляешь, что будет, если мы с ним встретимся… — каким-то наивно-детским и беспомощным голоском произнес тот. — Вновь всколыхнется все прежнее, он спросит о матери, а что я могу сказать, если она прокляла его. Да и мне самому недолго здесь можно находиться, не дай бог, усекут, тогда опять на работе разговоров не оберешься.

— Нет, нет, он все равно будет рад вам… — настаивал на своем Виктор, горя желанием вывести к сыну отца. — Если бы вы знали, как он изгоревался. Сам с собой ужиться не может. Все тужит, тужит. А вы расшевелите его.

Но как ни уговаривал и ни упрашивал Витька, Начальников сын не отозвался и встречаться с отцом категорически отказался.

— Потом, потом… — бормотал он, то надевая, то снимая шляпу. — Если ты не возражаешь, я в одну из ближайших ночей приеду к тебе, и ты отведешь меня к нему… Но только не сейчас.

Дик и пуглив взгляд сына. Он то и дело оглядывался, стараясь что-то высмотреть для себя немаловажное. Глаза его воспалились. Он курил одну сигарету за другой. Высокий его, почти весь облысевший лоб покрылся потом.

Витька пригласил его в дом. Но он, как-то замявшись, отказался, сославшись на недостаток времени. Немного отдышавшись и придя в себя, он, прищурившись, посмотрел на Витьку и разбитно, что не характерно было раньше для него, сказал:

— Если он спросит обо мне, ты скажи, что я в загранке. Понял…

Витька, точно пленник, кивнул.

— По твоему настрою я чувствую, что он еще не остыл… Если же он вдруг вздумает собраться ко мне на работу, ты отговори. И прошу тебя ни в коем случае не выпускать его на улицу. Сам понимаешь, у него в любой момент появится заскок явиться ко мне. Поэтому я советую тебе на калитку повесить снаружи замок.

— Так вы его совсем не желаете видеть? — пролепетал Виктор.

И тогда Начальников сын, кивнув ему, с хрипотцой пробурчал:

— Да, да, пока не хочу… Это противоречит всем моим планам.

Витька неприятно поежился, это холодная и какая-то уж очень влажная дрожь пробежала по всему его телу. Он чувствовал, что нервы у него сдают Но мужественно перетерпев охватившую его горечь-обиду, он предупредил появление в глазах слез Сердце защемило. Кровь ударила в голову Чтобы хоть как-то притупить волнение; он глотнул ртом воздух и как можно беспечнее перевел взгляд на околозаборный ров, в котором серебрилась на солнце вода.

Начальников сын с пеной у рта продолжал ему что-то разъяснять, объяснять и доказывать. Его коричневые желуди-глаза все также продолжали буравить и ощупывать работягу, словно пытались найти для себя хоть какое-то оправдание.

— Да, да, — бормотал уклончиво Витька. — Я все сделаю, как вы велите, — и с грустью посмотрев на него, в землю ронял свой взгляд. Он проигрывал это свое согласие-бормотание по нескольку раз, и Начальников сын, почему-то веря ему, продолжал безостановочно говорить.

«Видно, им все можно… — подумал Виктор. — Сегодня он ему отец, а завтра никто, — и с болью в душе возмутился: — Да как же это так, быть рядом и к отцу не зайти. Ко мне, чужому человеку, зашел, а к отцу нет. Какой ум им правит, какая совесть? Отец его народил на свет, а он просит, чтобы я не напоминал ему о нем. Даже сучьим после этого его не назовешь. Выходит, чумовым он вылупился. Нет ни креста в нем, ни души, одно имя. Раньше таких убивали, а теперь вот растят. Зачем он на земле такой?.. Варвар пустырный…»

И приободрившись и воспрянув духом, Витька с какой-то насмешливой жалостью свысока посмотрел на него.

Тот, закончив говорить, досадливо кашлянул раз-другой и, натянув шляпу на самые брови, скользнул глазами по родному забору и сказал:

— Вот увидишь, правда будет на нашей стороне… — и, попрощавшись с Витькой, добавил: — Не забывай выполнять все то, о чем я тебе наказывал… — и сев в машину, с такой вдруг лихостью рванул с места, что Витька чуть было не грохнулся в ров с водой.

Причина столь неожиданной торопливости Начальникова сына вскоре стала ясна. Несколько человек, абсолютно незнакомых Витьке, вышли из соседней дачи. Они были новенькими в поселке. И никого здесь не знали. Зря Начальников сын испугался их.

«Он боится людей похлеще, чем отец… — подумал Витька. — Когда же наконец перестанут они прятаться… Ведь их никто не наказывал, а они, как дикари, всего боятся…»

Черная «Волга» выехала на бетонку и, набирая скорость, понеслась во всю прыть.

«Значит, не дело они делают, а видимость создают…» — оставшись один, размышляет Виктор, и какая-то противная усмешка, граничащая с веселой дерзостью, не сходит с его лица. И как никогда разрастается в его душе отвращение к сыну Начальника, да и к самому Начальнику. «Что же они прячутся? Может, почувствовали, как Прошка говорит, что не жили они, а просто людей дурачили. И рады бы они откупиться, да нечем. Все труха… Благо сыну повезло, он может отказаться от отца, вот отца, страшно представить, что ждет…»

Конечно, Витьке обидно, что вот он несколько лет работал на Начальника, все свое свободное время помогал ему обихаживать дачу, старался во всем угодить ему, а в итоге получается, что он врагу помогал. Ох, до чего же жестока и бессмысленна жизнь. В каком-то отчаянии ищет Витька выхода своей душе из создавшейся обстановки и не находит его. Всякие глупости лезут в голову, а умное или хотя бы что-нибудь путное не приходит.