Александр Брежнев - Снег на Рождество

— Эх и лихоманица у нас с тобой… — ласково и непривычно кротко сказал он ей. — Кому скажешь, не поверят. — И сильной рукой прижав ее к себе, отпустил.

В каком-то беспамятстве, непохожая сама на себя, кинулась она к бабам, в азарте заработав вилами.

А Илья, распутывая веревки, стоял недалеко и смотрел на нее. Высохшие острые былинки, то и дело взлетающие в воздух, щекотали его шею и грудь. Но он не замечал их. Мария, забравшись в кузов второй машины, лихо принимала сено и равномерно его укладывала.

Ему захотелось поговорить с Марией. Но рядом были шоферы. Да и сена в машине было мало, чтобы стягивать его веревками.

Словно почувствовав его желание, Мария крикнула:

— Илья, иди сюда, мне одной не справиться.

Но сосед-лесник, юркий малый, опередил его. Схватив вилы, он лихо запрыгнул в кузов и, пританцовывая вокруг Марии, стал укладывать сено. В растерянности она посмотрела на Илью. Он опустил голову.

Суглинистое, запущенное поле было диковатым. Наголо скошенное и забитое горками высохшей травы, оно парило. Роса в предосенние первые дни высыхала не сразу. И эта постепенно исчезающая влажность придавала особый запах сену. Благовонный, мягкий аромат его то и дело перебивался кислинкой, дурманящей душу. Стоило солнцу ближе к полудню припалить посильнее, как сено вдруг начинало пахнуть только что сорванными с дерева яблоками, и от волнения кружилась голова и перехватывало дыхание. Тишина и чистота простора, запахи сена, визг и веселость баб — все это радовало сердце. Мир вокруг казался необыкновенно живым и святым. Затрепещется, зашуршит листик, неизвестно откуда принесенный ветром, в ворохе приподнятого вилами сена, и уже кажется он живым существом, как и небо над ним и упавшие на землю мужские кепки. Летом все наполняется жизнью. Все сияет. Не стареет летом и бабья любовь. Как дикий, бездомный цветок, закаленный в невзгодах, расцветает она и манит. Ее аромат, как и аромат сена, кисло-сладок. Ошалелый взгляд чуть подкрашенных глаз весел. Жадна такая любовь, но и горька. Взбаламученным вихрем несется она. И нет в ней покоя, как и нет исхода.

Сено повезли тремя машинами. Две бабы сели в кабины первых двух машин. В третью сел Илья. Мария напросилась ехать сверху на сене, держась за натянутые веревки. Она каждый год так ездила. Возражать никто не стал. Правда, старый лесник вослед ей сказал:

— Ишь, бабу как любовь заплескала… — и, мутным взглядом проводив машину, улыбнулся.

Когда чуть отъехали от поля, Илья, выглянув из кабины, крикнул Марии:

— Давай поменяемся.

— Нет, здесь лучше, — ответила она и добавила: — Это ты не одиночничай, иди ко мне. А то, чего доброго, озябну я.

Илья собрался было перебраться к ней. Но затем передумал. Не дай Бог, придется проезжать мимо его дома, где жена его в это время всегда сидит у окна.

— В следующий раз, — чтобы не расстраивать ее, ответил он и махнул рукой.

— Пусть будет по-твоему, — засмеялась она. — Как-нибудь одна здесь побуду, ты только в зеркальце поглядывай.

Она ногами вытоптала ямку в сене, и вскоре оно затопило ее по самую грудь.

— Устроилась? — спросил ее выглянувший из кабины водитель.

— Устроилась, — прокричала она и сконфузилась. Илья, направив на нее боковое зеркальце, смотрел хотя и ласково, но с привычной властностью.

— Илюша, смотри, не важничай… — шутя прокричала она ему и, поправив на голове платок, любовно подставила ветерку лицо. Машина быстро набрала скорость и понеслась по пыльной дороге, рассекая воздух.

Какой-то жеребенок с километр бежал за ними, но затем, испугавшись пыли, остановился.

«Он должен вновь полюбить меня…» — не давала покоя Марии одна и та же мысль.

Синей скатертью небо висело над машиной. И пушистое сено вздрагивало и шелестело на ветру. Марии приятно сидеть на сене. Только почему-то затуманилось зеркальце. Илья не протирает его. Разве в такой пыли что увидишь? Да и не мальчик он, чтобы на ходу переглядываться с бабой.

Водитель, понимая интерес Марии к Илье, сказал:

— Ей можно все простить. Удивительная женщина, порой посмотришь на нее — и голова кружится. Всегда ладная, стройная, без грубости.

— Одна она, что ли, на свете? — засмеялся Илья. — Сотни их. Успевай только любить.

— Нет, Мария — одна, — не согласился водитель и замолчал.

Пыль растянулась по дороге, и видимость сразу же ухудшилась. Он высунулся из кабины и, чуть сбавив скорость, прокричал:

— Мария, у тебя порядок?

— Порядок, — прокричала она ему. Повеселев, он добавил газку, и машина, дернувшись, вновь понеслась навстречу ветру и пыли.

Почти у самого поселка на спуске он почувствовал наверху какой-то толчок, потом словно кто-то радостно вскрикнул. Но он не обратил на это особого внимания. Это Мария, наверное, кого-то поприветствовала.

— Настроение у нее что надо. Вот она и балуется… — решил он и, закашлявшись от пыли, прикрыл рукой глаза.

Но когда грунтовая дорога сменилась асфальтом и все вокруг разом посветлело, он протер рукою зеркальце, чтобы взглянуть на Марию. Но ее не было. Он вздрогнул, на ходу открыв дверцу, выглянул из кабины. Трепыхался заткнутый за веревку ее кружевной платок, а самой Марии не было. Вслед за водителем выглянул и Илья. Подбежали лесники с других машин. Стали звать и искать Марию, а затем вдруг, все разом умолкнув, понеслись обратно по дороге. Машина, груженная сеном, ползла за людьми, боясь их обогнать.

На спуске одной из горок ее нашли. Она лежала на траве в метре от дороги. Тело вжилось в траву. В ее лице не было ни на кого обиды.

Илья, еще толком ничего не понимая, прошептал:

— Что же ты легла здесь?..

И ветер, полоснув его, как-то разом сгорбатил.

Водитель оттолкнул Илью и, в ужасе обхватив голову, прошептал:

— Что же теперь?.. — и, повернувшись ко всем, заорал диким голосом: — Я был против… она сама села…

Над головами людей небо все так же синело. А ветер, приподнимая степную пыль, тут же ее уносил.

Я гость в этом поселке. Кратковременный гость. Внезапно появившись, внезапно исчезну. Я не знаю ни отца, ни матери. Я детдомовский.

Как долго будет тянуться моя такая жизнь? Я не знаю.

А так бы хотелось все узнать. Я ни разу никому не намекнул на свою горькую судьбу. Я стараюсь на людях больше смеяться, улыбаться. Хотя, кажется, они все равно меня понимают.

Я увлечен врачеванием и с каждым днем стараюсь его совершенствовать. Однако все равно что-то не то. В последнее время меня беспокоит мое будущее. Долго ли я буду пребывать на земле? И что ждет меня после смерти?

В поселке не с кем поделиться этими моими немножко странными и таинственными мыслями. Недалеко от меня живет бородач философ, вот только он мне и интересен. У него порок сердца, и он часто ко мне обращается за помощью. Я всегда стараюсь помочь ему. Но, увы, с каждым годом его состояние ухудшается, порок у него мало того, что врожденный, но и тяжелый. И, чувствуя все это и понимая, он спешит жить. Любознательности, образованности его можно позавидовать.