Юрий Григорьев - Морские люди

— Что-то хотите сказать?

Дурака нашел. Может, он думает, что Зверев сейчас бросится перед урюком Уразниязовым на колени, будет слезно просить прощения? Хрена все вы дождетесь. Нашли щенка лопоухого.

Посмотрел в ту сторону, где стояла боцманская команда и натолкнулся на взгляд Петрусенко. Старший мичман стоял спокойно, его глаза ничего не выражали. И Зверев вдруг подумал: «Надо сделать так, чтобы Иваныч понял, что это я лично спас его».

Матрос пожалел о решении командира не проводить расследование. Никакого следа от руки старшего мичмана не имелось, в чем Виктор убедился в тот же день. Не оставили синяков и оплеуха с пинком от Абросимова. При расследовании можно было гордо рассмеяться: «Кто, когда, меня? Никто еще пальцем не тронул Зверева на этом корабле. Ну, погрозил старшина команды перед носом, для острастки, не иначе. А чтобы в ухо, да при всех, не было такого. Уразниязова обзывал, это правда, не сдержался, с кем не бывает. Вчера обозвал, сегодня помиримся, на то и жизнь».

Если бы его спросили, можно было так ответить, так отбрить! После подобных слов Иваныч увидел бы в нем спасителя. И все, живи за его спиной так, как хочется. А какая четкая фраза о жизни. Она полностью оправдывает человеческую несдержанность. Мало ли разного в жизни бывает, давайте не будем судить о Звереве по одному срыву, не будем портить ему нервы по пустяку.

Жаль, что надобность в защитной речи отпала. Сейчас командир впаяет ему трое суток казенного дома. Но и это для сообразительного тоже на пользу. Впоследствии можно так повернуть дело, что его, Зверева, в команде зауважают. Житуха наступит — лучше не придумаешь. Хорошо бы потом ребра этому чучмеку пересчитать, но один на один с ним не справиться. Себе дороже будет, он, гад, парень здоровый.

— Молчите, нечего сказать?

— Готов на гауптвахту, товарищ командир!

— Теперь хоть куда готовьтесь, веры нет. В боцманской команде разобраться с проступком матроса. Думаю, что и комсомольская организация в стороне не останется, скажет свое слово. Хоть бы извинился. Ишь, он готов на гауптвахту. Становитесь в строй!

Снова протопали, разбрызгивая лужи, башмаки. На этот раз твердо ставил ногу Зверев, можно сказать, с большим достоинством прошел он на свое место.

— Старшему мичману Петрусенко через полчаса прибыть ко мне в каюту. Разойдись!

У матроса Зверева вытянулось лицо. Почему старшему мичману Петрусенко в каюту? Как это? Зачем? Он вдруг почувствовал себя облапошенным. Взяли и обвели вокруг пальца, обошлись как с самым последним дешевкой. Попрут, попрут Иваныча с корабля, как пить дать попрут. Тогда Абросимов или земляки уразниязовские… Жесткая, суровая действительность ожидала Виктора. При случае могут просто-напросто за борт спустить. Но ведь уже можно сказать, разработана целая стратегия по спасению боцмана, можно сказать, добровольно ложился он под танк за Иваныча.

— Надо что-то делать, — промелькнула мысль. Деятельный мозг и тут не подвел хозяина. Он пошевелил своими очень даже находчивыми извилинами. Главный боцман, вот где его спасение и триумф, если все сделать по уму. Он, конечно же, не знает намерений своего подчиненного матроса Зверева и за милую душу может испортить дело, уже выигранное на девяносто девять целых девяносто девять сотых процентов. Главный боцман не догадается отрицать рукоприкладство. Поэтому его надо как-то предупредить.

Зверев покосился в сторону Петрусенко и наткнулся на почти незаметно, но многозначительно покачивающийся кулак Абросимова.

Так, с этим типом все ясно. Горбатого могила исправит.

Вид Иваныча тоже огорчил. Петрусенко стоял и ничем не выражал своих эмоций. Стало понятно, что подходить к нему — дохлый номер. Во-первых, не даст старшина. Во-вторых, а это, скорей всего так и будет, Иваныч возьмет и пошлет куда подальше.

Значит, действовать надо через других лиц. Может быть, попробовать подключить мичмана Борисова?

Матрос чуть не вслух похвалил свой «шарабан» за находчивость и со всех ног кинулся к штормовому коридору. В его начале, несколькими палубами ниже находился боевой пост акустиков. Нужно перехватить мичмана до сигнала на проверку и проворачивание механизмов. Если опоздаешь, то можно нарваться на проверяющих, начнутся расспросы, кто он такой, да почему бродит без дела, не соскучился ли по взысканию.

Борисов уже подходил к трапу, когда его окликнули. Он оглянулся. В проеме двери стоял хитроглазый матрос, судя по нагрудному номеру, из боцманской команды.

— Что вам?

— Минутку, товарищ мичман, одну минутку.

Зверев, а это был он, перевел дыхание от быстрого бега, зашел в тамбур и с таинственным видом прикрыл за собой дверь. Клим насторожился. Было в выражении лица этого матроса что-то скользкое, неприятное.

— Это я, матрос Зверев. Там Петрусенко переживает, небось, места себе не находит из-за того, что получилось. Ну так вот, передайте ему, что Зверев зла не помнит, мол, все будет тип-топ. Я его не выдам и про случившееся никому не скажу. Чего там, я понимаю, все справедливо, правильно мне попало от главного боцмана.

Матрос снисходительно посмотрел на Борисова. Дело было сделано чисто, великодушие проявлено, можно покинуть помещение. Он повернулся и вдруг почувствовал на плече тяжесть руки.

О том, что это именно Зверев, Клим догадался сразу, не мог Зверев выглядел иначе. И еще Клим Борисов понял, что он, поборник уставного порядка способен ударить матроса. Такого, как этот.

Он резко развернул к себе собравшегося было уходить парня. Мелькнула мысль: «Но ведь это непедагогично, нельзя так». Сатанея от ярости, с придыханием спросил:

— Соколик, так это вы и есть матрос Зверев?

Глаза Борисова превратились в щелочки, он бесцеремонно толкнул матроса к переборке, да так, что тот больно ударился спиной:

— Посторонимся, рядом трап, люди ходят, могут нечаянно задеть.

Виктор как будто впервые увидел ведущие вниз крутые ступени, мрачноватый полумрак пустого тамбура. Неожиданно осевшим голосом он прошептал:

— Товарищ мичман, разрешите, я пойду.

Клим тоже шепотом ответил:

— Пойдете, товарищ матрос, конечно, пойдете, куда денетесь.

Зверев побледнел, попытался освободиться от лежавшей на плече ладони мичмана, потом плотнее прижался к переборке, да так, что ощутил холод металла. Ему стало страшно. В голове мелькнуло — вот так и убивают. Стукнут сейчас по балде, или просто столкнут, а потом скажут, что сам упал. Споткнулся и упал.

Мичман пересилил себя, сдержался и очень обрадовался этому. Пожалуй, у Петра Ивановича нервишки похуже, пораздерганней, прикинул он. Петр Иванович опять пустил бы руки в ход, а он воздержится, бить этого матроса не будет. Но поучить надо обязательно, решил Борисов. Для верности, чтобы матрос не вырвался, Клим обхватил его другой рукой и задушевным голосом спросил: