Дмитрий Быков - Гонорар

— А он?

— Он останется жив, — сразу понял фатумолог. — Вы его все равно переживете, потому что он намного старше вас, но проживет он значительно дольше и, смею сказать, счастливее. Он, правда, не из тех людей, которые умеют быть счастливыми, свинья грязи везде найдет, и он себе всегда найдет толпу якобы завистников, затирающих его талант. Но в целом у него гораздо более радужная перспектива.

— Вы его знаете? — резко спросил Баринов.

Фатумолог улыбнулся.

— Вот все так. Нет, конечно. Я даже не знаю, о ком идет речь. Но кто-то подобный должен быть в вашей биографии. Я знаю только признаки. Атрибутирование — ваше дело.

Баринов снова помолчал.

— Но почему? — взорвался он вдруг. — Почему?! Объясните хоть что-нибудь! Почему вы вообще не можете все показать?!

— Потому что, — спокойно и медленно сказал фатумолог, — мы не частная лавочка, не компания шарлатанов и не базарные фокусники. Фатумологией могут и должны заниматься только те, кого к этому вывела судьба. Может вывести и вас. Карту составить недолго, этому можно за неделю научиться. Вы подите научитесь интуитивно находить главное. Например, один из существенных моментов тут — ваша любовь к калиткам.

Баринов вздрогнул.

— Автобиография, почерк, анкета — пункт десятый, ваше представление о рае, — не дожидаясь вопроса, сказал фатумолог. — Калитки, заросли, усадьбы, девятнадцатый век. Роса, кусты, беседки, огромные пустые парки. Большие старые деревья — то ли вязы, то ли липы. Помните, в одной книжке вашего детства сумасшедшая плакала и повторяла: «Хорошо, хорошо, хорошо под дубами»?

Баринов заплакал.

— Вы не плачьте, — сказал фатумолог. — Вы же любите все это, правда? Вам бы хотелось такого рая? Дубы, вязы, ясени, статуи в полутемных аллеях. Шепоты, шорохи, буйное цветение. Ленинские горы такие, только очень большие, безлюдные и желательно в Европе, веке так в восемнадцатом. И отсюда же — ваше частое желание исчезнуть, спрятаться, тенденция к эскапизму и любовь к уютным решениям. Согласитесь, тут напрашивается связь. Успокоились?

Баринов перестал хлюпать.

— Простите, — сказал он.

— Я вас вполне понимаю, — мягко сказал фатумолог. — Почти все плачут. Перераспределение.

Баринов внезапно озлился. Тоше мне провидец, подумал он. Смесь Кассандры с Порфирием Петровичем.

— Скажите, — произнес он, — есть какой-то шанс всего этого избежать?

— Есть очень большой шанс, что все это само вас избежит. Процентов пятнадцать. Более точных прогнозов никто не дает.

— Это ничтожная цифра, — самому себе сказал Баринов.

— Ну, не скажите, — загорелся Малахов, — тут, батенька, ничего нет ничтожного. Вторжение крошечной детальки все может изменить, да и потом — известная аберрация… Вы же в анкете не все правильно ответили, иногда форсили, кое-где подвирали, скрытничали… Правда ведь? Но это все тоже имманентно вашей личности и, значит, указывает на судьбу. Все, кстати, господин хороший, все в дело…

— Да, да, — бездумно повторил Баринов. У него болела голова, и он отпил большой глоток чаю, почти не почувствовав его запаха, хотя чай был хороший, крепкий.

— Видите ли, — все более увлекался фатумолог (а может, он хотел отвлечь Баринова, только и всего), — это все штука тонкая, очень тонкая. Возьмите две параллельные прямые на расстоянии, скажем, пяти сантиметров друг от друга. И допустите, что одна из них отклонится от параллельности на миллионную долю градуса. Так через миллион километров они уже ах как разойдутся! Каждая мелочь, поступок, проступок, особенно в детстве, дает нам в будущем отклонение на жуткое расстояние, совсем другой ориентир. Вот почему там столько вопросов о детстве. Чего боялись, каких книг, каких картинок и так далее. Понимаете?

Баринов кивнул. Он думал не об этом. Но вдруг его осенило, и в словах фатумолога он увидел намек.

— То есть крошечное отклонение сейчас может дать гигантские результаты в будущем? — спросил он быстро.

Фатумолог опять понял.

— Видите ли, — сказал он, опуская глаза, — два года — это не такое уж дальнее будущее. Это бы вам лет десять назад подумать.

— Мы тогда не были знакомы с… этим человеком.

— Я знаю.

Снова они замолчали.

— Я понимаю ваше огорчение, — заговорил фатумолог. — Но подумайте: это ведь не прогноз. Это предупреждение. И потом, я сказал вам очень много хорошего. Вы никогда не будете сидеть в тюрьме, а именно этого вы больше всего боитесь. У вас будет чистая совесть, вы никого не ограбите и не обманете, вы вполне реализуетесь, напишете много хороших книг, поможете многим людям, хорошим и разным… Вас будут любить.

— Ладно, — сказал Баринов. — Спасибо. Я обо всем подумаю. Но может быть… — Он замялся. — Как-то это можно проверить? Вероятность вашего прогноза, что ли…

— О, конечно, — заторопился фатумолог, — это предусмотрено. Если бы не это, вообще не имело бы смысла разговаривать. Есть один шанс проверить все. Я вам сразу же заготовил такой пример, я всем заготавливаю — просто чтобы самому посмотреть, насколько у человека тенденция к сбыванию, простите за квадратное выражение.

Баринов насторожился.

— У вас ведь есть правило подавать нищим?

Он кивнул.

— Что-то вроде такого откупания от судьбы, верно? Что вот, задобрена судьба, хотя покупка и груба. Всегда лучше отдать в малом. Так вот, если вы три дня не будете подавать нищим, то на четвертый чуть не попадете под трамвай. Эксперимент вполне безопасный, но по вашей карте — я ведь на вас карту составил — просто не видно более наглядного примера. Совершенно никакой опасности. Если б была, я бы вам не сказал.

Просто сумасшедший, с облегчением подумал Баринов.

— А другого способа нет? — на всякий случай спросил он.

— Много есть способов, но там будут более серьезные последствия. Это уже нарушение чистоты эксперимента.

— Слушайте, — неожиданно сказал Баринов, — а о загробной жизни вы ничего сказать не можете?

Фатумолог усмехнулся.

— Я серьезно, совершенно серьезно, — поспешно добавил Баринов.

— Я знаю, — сказал Малахов. — И знаю, что именно об этом вы сейчас думаете больше всего. Как, впрочем, и все нормальные люди. Так вот, про это я вам ничего не могу сказать. Фатумология этим не занимается. Наш отец-основатель Набоков — он с полным правом может так называться, — в «Прозрачных вещах» пишет, — там это один сумасшедший записывает герою в альбом: мы-то все по наивности думаем, будто тайна жизни и тайна загробного существования совпадают. Общий Вопрос Вопросов. Нравственность напрямую связана с загробным существованием, и так далее, и так далее. Но что, спрашивает он, если на самом деле эти две тайны совсем не совпадают или пересекаются только чуть-чуть? Фатумология занимается имманентностью. Ваша здешняя судьба вам имманентна, вам всему, целиком, то есть отчасти и вашему биологическому носителю. А чему будет имманентна ваша тамошняя судьба — кто знает? К трансцендентальным вопросам я никакого касательства не имею.