Эндрю Круми - Музыка на иностранном

— Стало быть, холостяк, — сказал Роберт. — Как и я. Так оно лучше, на мой скромный взгляд.

Кинг упорно держался своей темы для разговора:

— То есть вы изучаете человеческую природу, да?

Роберт рассмеялся:

— История все же не физика. Алгеброй гармонию не поверишь. В этом смысле история не наука. Разумеется, объективный анализ — это обязательно. Вот вам и научная сторона истории. Тем интереснее бывает взглянуть на историю с иной точки зрения — знаете, люди вроде вас очень поддерживают нас в стремлении заглянуть за горизонт.

Кинг не слушал:

— Вот представьте: сто заложников под охраной одного солдата с пулеметом. Каждому хочется жить, но их единственный шанс — броситься на охранника еп masse. [6] все вместе (фр.). Толпа может выжить только за счет гибели нескольких индивидуумов; в каждом заложен инстинкт самосохранения, и простая сумма слагаемых — в данном случае индивидуальных инстинктов — приводит к тому, что все они стоят неподвижно, исходя из собственных интересов. А в итоге их всех расстреливают.

Роберт занервничал сильнее:

— Однако в этой вашей толпе заложников может оказаться один храбрец, который рискнет броситься на охранника в надежде, что остальные за ним последуют.

— Конечно, — сказал Кинг и отхлебнул чаю. — Но неужели всегда обязательно должен быть лидер, который поведет за собой остальных? Взять хоть стаю скворцов: все птицы летят, как одна, направление меняют как по команде — но я не думаю, что у них есть какой-то вожак, который командует: повернули туда, сели, взлетели. И толпа тоже порой действует сама по себе, и никто ее не направляет.

— Но если б история изучала только поведение толпы, тогда в ней бы вообще ничего не осталось научного. Вы же не можете объяснить механизмы, которыми управляется это поведение!

— В общем, это моя точка зрения, — подытожил Кинг. — А что есть нация, как не толпа, только очень большая?

— Ох уж эти мне физики-математики со своими абстракциями! История изучает и интерпретирует факты. Только факты, и ничего, кроме фактов.

И Роберт снова увел разговор от абстрактных теорий к конкретным фактам. Они поговорили о фильмах; о том, как их лучше смотреть — в одиночку или с друзьями. Роберт говорил, а Кинга невольно захватило воспоминание о теле, что этой ночью лежало рядом, об этой женщине и о влажной слизи у нее внутри, когда он ввел в нее пальцы. Словно ковыряешься в кишках цыпленка — с ним раз было такое, давным-давно, когда он был еще мальчишкой. По внутренностям птиц можно предсказывать будущее.

Они допили чай, и Роберт предложил взять еще. Чарльз согласился, и Роберт отправился к кассе. Кинг наблюдал за тем, как он подошел к стойке и попытался подозвать угрюмую буфетчицу.

Только факты, и ничего, кроме фактов. Неужели всегда обязательно — только факты? Стая птиц единой волной поворачивает налево — и какой же факт это определяет? Сто людей удрученно стоят на площади — или устремляются вперед в едином безумном порыве. Народ не ропщет — или поднимает восстание, а потом заворачивает налево или направо. Можно ли все это объяснить просто последовательностью событий? А если можно, означает ли это, что на основе таких объяснений можно сделать достаточно точный прогноз на будущее, или же объяснения служат лишь для того, чтобы как-то упорядочить то, что уже свершилось, и вписать прошлое в некую схему?

Роберт поставил поднос на стол. Взял чайник; сказал, что он будет «мамочкой». Налил чаю себе и Чарльзу. Голые факты. А что за ними стоит? Желание продолжить разговор с Кингом — да, возможно. Или ему просто хотелось пить, или он предложил Кингу чаю из вежливости. Но Кинг никак не мог отделаться от первого впечатления, которое возникло, когда Роберт только к нему подошел: что он подошел неспроста. Роберт начал разговор в той же манере, в какой сам Кинг заговаривал на улице с симпатичными девушками, когда хотел познакомиться. Кингу польстила мысль, что Роберт нашел его привлекательным. Мысль, конечно, безумная. Однако ее подкрепляло и то, как Роберт вел себя во время беседы. Что-то было в его поведении… Скорее всего та готовность, с которой он соглашался с Кингом в некоторые моменты.

Роберт извинился за качество чая:

— Чай здесь просто отвратный. Сам не знаю, почему я сюда хожу.

— И почему же?

— Ну… привычка, наверное. Он теплый и жидкий. Я о чае.

В кафе вошел молодой человек лет двадцати. Похоже, на улице был мороз: парень растирал озябшие руки, а изо рта у него шел пар, как у лошади из ноздрей. Он прикрыл за собой дверь и подошел к стойке. Взял чашку кофе и сел за столик где-то в дальнем углу, за спиной Кинга. То есть как раз в поле зрения Роберта. Кинг видел, как Роберт проследил взглядом за молодым человеком, когда тот проходил мимо. Потом Роберт опять посмотрел на Кинга, и их глаза снова встретились.

— Вы, случайно, не музыкант? — поинтересовался Роберт. — Не играли в университетском оркестре? — Сам Роберт играл на скрипке в этом любительском оркестре; но нет, там они с Кингом встречаться не могли — Кинг играл на пианино и исключительно для себя. Роберт сказал, что у них скоро будет концерт, если Кингу это интересно. Основная композиция в концерте — «Пасторальная симфония» Бетховена.

— Мне она никогда не нравилась, — сказал Кинг. — Я о шестой симфонии. Она какая-то вся одинаковая: будто сидишь в поезде и смотришь в окно, а за окном проносятся поля — поля и поля, однообразный пейзаж. Все эти секвенции в первой части — такая тоска. Ее сильно переоценивают — так же, как и Девятую.

Роберт, кажется, оскорбился до глубины души:

— Девятую — переоценивают?! Разве можно так говорить?!

— Первые три части мне нравятся, но вся эта бодяга Нюрнбергского съезда в финале — нет уж, увольте. [7] В 1933–1938 гг. в Нюрнберге проходили съезды национал-социалистической партии Германии. Скорее всего речь идет о съезде 1933 года — Съезде Победителей. К слову: 1933-й — Съезд Победителей; 1934-й — Съезд Рейха; 1935-й — Съезд Освободителей; 1936-й — Съезд Чести; 1937-й — Съезд Трудящихся; 1938-й — Съезд Великой Германии; 1939-й — Съезд Мира (запланирован, но не состоялся ввиду нападения Германии на Польшу и начала Второй мировой войны). Каламбур истории.

— Вы что, хотите сказать, что Бетховен был нацистом?

— Конечно, нет. Просто финал Девятой симфонии, на мой взгляд, — популизм как он есть, причем самого низкого пошиба. Простенькая, приятная мелодия повторяется снова и снова — главное, громко. Freu-de, scho-ner Got-ter-fun-ken… [8] Радость, прекрасная искра богов (нем.) — начальные слова «Оды к радости» Ф. Шиллера, положенной на музыку Бетховеном.

Резкими взмахами руки Кинг отбивал маршевый ритм оды, которую пел; Роберт рассмеялся, но тут же смутился, что от них слишком много шума.