Кирилл Апостолов - Времена и люди

Он поднял голову. С балкона, опершись на деревянные перила, звала Славка, жена.

Усевшись на кухне у печки в ожидании завтрака, он стал вслух размышлять о страшном количестве болезней, которые обнаружил у него врач.

— Не помню что-то, чтобы ты раньше болел, — прервала его Славка, — а как вышел на пенсию, так, смотри ты, все сразу заболело. Триста хвороб! Ты дождешься — накличешь их на свою голову. Человек без дела не может… А ты стал байбак байбаком!

— Разве я без дела? Копаю…

Славка гнула свое: для него уткнуться в личное хозяйство — не работа, для другого человека — да, для него — нет. Нечего торчать дома, иди на люди. Вон стариков сколько! Можно трубку купить, нет, лучше четки, и не какие-нибудь, а резные, не последний он все же человек в селе. Лучше на скамейках у калиток сидеть, чем мельтешить у нее перед глазами.

— А впрочем, это тоже не поможет, — закончила она. — Тебе нужна какая-нибудь общественная работа, увлечешься ею, и все хвори пройдут.

Раньше укоряла: вся жизнь — людям, что дома делается — не знаешь, а теперь сама посылает. Жалеет его.

Он подошел к умывальнику. Нет, не бай Тишо глянул на него из зеркала. Мешки под глазами, обвисшие щеки. Старик, спевший свою песню.

— Садись, остынет.

Сели, как всегда, друг против друга. Ели молча, каждый глядя в свою тарелку. И вдруг Славка раздосадованно хлопнула ложкой о стол: жуешь, жуешь, а запить нечем. Бутылку лимонаду в селе не купить!

Славка права: осенью еще обещал ей вызвать на правление председателя коопсоюза и намылить ему холку за плохое снабжение. Не успел.

— А тебе и дела нет. Пошел бы, расшевелил его. Все тебя уважают, все слушают.

Вот ведь! Пока был начальством, сам старался власть свою не выпячивать, а если — хоть редко, но бывало — заносило: «Я сказал!.. Я велел!», так она тут же — хвать за узду: «Не ты власть, а народ, люди! Твоя власть не наследная!»

А Славка все не отступалась: надо вызвать председателя коопсоюза, пусть отчитается. Ракия и вино у него всегда есть, все о плане заботится, а о населении позаботиться — так его нету… Он пообещал позвонить Маряну Генкову, чтобы тот вызвал коопсоюзовских лентяев и снял с них стружку.

— При чем тут телефон? Сам пошевелись, сам сходи. Целый партийный комитет выбрали, а валите все на секретаря! Он человек новый, еще не вник. На чужой горб вали, вали — все мало. Тоже мне актив! Ну, ступай, ступай. Хоть это дело сделай. Да и мне пора за уборку.

Только и ищет повод отправить его из дому. Радоваться или нет этим ее нехитрым уловкам? По опыту знал ее непреклонность: уж если что надумала — своего добьется, спорить с ней — все равно что море чашкой вычерпывать. Смолоду такая. Вышел на двор, оглядел его придирчиво, по-хозяйски. Заметил, что дров осталось мало, и взялся за топор.

Рубил не спеша, механически, не примеряясь, и не заметил, что вместо поленьев вылетают из-под топора лучины на растопку. Всеми мыслями был он там, на своем последнем собрании… Вставали в памяти отдельные лица, написанные на них беспокойство и страх, слышал ропот в зале, когда назвали имя нового кандидата в председатели: «А бай Тишо? Почему не бай Тишо?»… До сих пор звучат в его ушах голоса людей. Правильно ли он поступил, попросив Давидкова объявить, что бай Тишо возглавит местную партийную организацию? Он это сделал с чистой совестью и без колебаний, потому что был убежден, что только так можно утихомирить взволновавшихся односельчан и заставить их голосовать за нового председателя. Так и получилось. Услышав, что он, бай Тишо, остается в селе, все поуспокоились и на скорую руку выбрали Сивриева. Секретарем он, однако, не стал. Не могу, оправдывал он сам себя, я уже стар для этого. Устал. Болен. Да, он сам не проявил желания, и не из-за здоровья. Тогда и речи не было про «триста хвороб», хотя Славка и настаивала, чтобы ушел на пенсию, отдохнул наконец. А из-за того, что если бы сдержал слово, данное на собрании, то пришлось бы перемещать куда-то Нено, то есть сломать все личные планы своего на протяжении многих лет верного помощника.

А вот Тодор Сивриев… этот воспринял перемену как нечто само собой разумеющееся. Уселся на председательское место, которое на протяжении пятнадцати лет принадлежало бай Тишо, и тотчас погрузился в дела. Не нашел времени ни семью свою из Хаскова привезти, ни его, бывшего председателя, пригласить, хотя бы для проформы: сдать-принять документацию. Сивриев не позвал, а он сам не стал навязываться. Между ними незаметно словно бы гора выросла, разделила их, будто бы и не крутились они вместе на одном вертеле. Он хорошо успел изучить своего преемника, чтобы ждать от него внимания, уважения, заботы. Поведение Сивриева не удивило — оно было как раз в его духе. Удивило то, что открыл в себе самом. Получалось, что в служении людям заключались не только смысл и радость жизни, но и тщеславие. Тщеславие! Притаившийся червь, который вызывает убеждение в том, что те, кому служишь, за кого радеешь, нравственно обязаны тебе. Он и в мыслях не допускал, что такое может быть ему свойственно. Всегда считал, что тщеславие присуще только самовлюбленным, тем, кто, кроме себя, своих личных интересов, не признает никого и ничего. А оказалось, что и он носил этого червя в груди, но обнаружил его только тогда, когда потерял надежную опору в жизни.

А может быть, он ошибается? Может быть, люди и сегодня такие же, какими они были вчера и позавчера? И не так уж черно вокруг, просто надо учитывать время, в которое живешь…

Мысли несутся одна за другой. Это, наверное, от старости, набросившейся на него неожиданно, вдруг, без подготовки. И из-за избытка времени, с которым он просто не знает, что делать.

Солнце коснулось Огражденского хребта. Лысое темя Желтого Мела потемнело, и на долину стали наползать привычные для югнечан синие предвечерние сумерки.

Лучины, словно белые перья, продолжали вылетать из-под острия топора, и чем больше сгущались сумерки, тем стремительнее.

— Видал завихрушку над Огражденом? Ни туман тебе, ни облако. Это к перемене, — встретила его Славка у порога.

Нет, ничего он не заметил. Но к полуночи действительно повалил снег, земля побелела, и ночь раньше обычного перешла в день. Печные трубы задымили тоже раньше. Тени от дымов легли на чистый белый покров, словно огромные, черные грибы.

…Он опять провалялся в постели все утро и поднялся, лишь когда облака оттянулись к горам, открыв синий купол неба над Югне, и лучи солнца заиграли в молодых кристалликах запоздалого аистиного снега.

По календарю еще не время, но весна у них всегда торопится. Вот и сегодня, вроде бы настоящая зима, но к полудню начнет припекать, осядет снежный покров, тут-там раздвинется и появятся черные проталины.