Кирилл Апостолов - Времена и люди

Он постучал и, не дожидаясь ответа, нажал на массивную латунную ручку двери.

— Вероятно, вам уже сообщили… Я — главный агроном.

Председатель встал, секунду-две постоял в недоумении, словно что-то припоминая, и шагнул навстречу высокому стройному человеку.

— Вот, товарищ партийный секретарь, наш новый главный агроном.

— Здравствуйте и добро пожаловать, — сказал, вставая, партсекретарь. — А ведь ваш приезд на прошлой неделе не случаен, верно? Значит, прежде чем стать руководителем хозяйства, вы успели кое-что о нем разузнать?

— Да, я приезжал не случайно. Хотел сперва увидеть, подойдет ли мне район, — пробормотал Сивриев, сильно, тяжело и слегка шепеляво выговаривая слова.

А председатель уже схватил его руку и крепко, с какой-то юношеской энергией тряс ее.

— Э-э, что было, то прошло. Главное — вы здесь. Я уже надоел там, в отделе, начальник все меня успокаивает: «Столько ждал, бай [1] Бай — обращение к старшему, уважаемому человеку. — Здесь и далее примечания переводчиков. Тишо, потерпи еще. Найдем тебе подходящего специалиста». Слава богу, свершилось… Ну, а теперь рассказывай: откуда сам, женат ли, есть ли дети? О работе не спрашиваю — видно, что не новичок, если тебя так далеко нащупали.

— Хасковский я, — ответил Тодор Сивриев, смущенно приглаживая кончики пышных усов.

Губы у него были сухие, обветренные, разжимались неохотно.

«Не словоохотлив», — с удовольствием отметил про себя бай Тишо.

«Себе на уме», — подумал Нено, окинув новичка насмешливым взглядом.

— Мне нужно еще кое-что сделать сейчас. А завтра давайте вместе объедем села. Можно?.. Так где мой кабинет?

Председатель и секретарь переглянулись. У бывшего главного агронома не было своего кабинета — сидел он в общей комнате специалистов.

— Оставайся здесь, — предложил бай Тишо. — Поставим еще один стол. Видишь, места тут много.

— Нет, лучше отдельно. Иначе мы только мешать друг другу будем.

— Погоди!

Председатель почти вытолкнул в дверь секретаря, и оба исчезли. Спустя четверть часа бай Тишо вошел, запыхавшись, и торжественно возвестил:

— Пожалуйста. Здесь, в моей!..

Сивриев вспомнил, что, когда приезжал сюда в прошлый раз, в этой уютной солнечной комнате встретила его секретарь председателя — тоненькая миловидная девушка с некрасивым, но симпатичным лицом. На окне тогда стояла ее маленькая сумочка. Вот и теперь эта девушка появилась в дверях. Извиняясь, сказала, что зашла взять свои вещи.

До вечера Сивриев успел подготовить выписку типов почв по селам, а для Югне и Нижнего Хиляднова (здесь у них самые производительные культуры) вычертил отдельно целую карту.

Утро после первой ночи под югненским небом поразило Сивриева своей необычайностью. То, что виднелось за окном, не было ни днем, ни ночью, а напоминало густые пещерные сумерки. С высоты четвертого этажа взгляд охватывал половину Югне и везде встречал эту неподвижную ровную серость.

А село еще спит. Агроном и сам знает, что всюду, где выращивают табак, зима — единственное время года, когда люди могут отоспаться.

Еще рано. Он снова ложится на тахту и поворачивается к громадным окнам, сквозь которые смотрит на него отвратительный бесцветный сумрак. Надо попросить, чтобы повесили шторы, думает он и усилием воли заставляет себя закрыть глаза.

Является председатель бай Тишо и прежде всего предлагает пойти позавтракать: он-то уже завтракал, однако ради компании можно было бы и добавить чего-нибудь к домашней сытной, но однообразной еде.

В кафе Тодор Сивриев выпивает только чашку кофе и закуривает сигарету. Бай Тишо заказывает себе два пончика, два кусочка баклавы [2] Баклава — сладкий пирог с орехами в сиропе. , большую кружку бузы [3] Буза — безалкогольный напиток. и проглатывает все это с таким аппетитом, словно целую неделю не ел, а после, раскрасневшийся, умиротворенный, принимается объяснять Сивриеву, как вредно курить натощак.

Сивриев перебивает:

— С чего начнем?

С чего? Да с чего он сам пожелает, только сперва хотел председатель обрисовать ему будущее края, а потому прежде всего лучше бы побывать на ушавских виноградниках в Раеце.

— Нет, на сегодня мне хватит земель Югне и Нижнего Хиляднова, — обрывает его главный агроном. — И то лишь тех, что по течению Струмы. Вот здесь — в излучине. Ну, может, и этого плато. — Он водит пальцем по нечеткой карте.

— А-га! Здесь, верно, Хилядница. Ангел, — обращается председатель к шоферу, — давай-ка рули на Хилядницу.

Выезжают из села, и когда уже несутся по серпантинам Желтого Мела, бай Тишо вдруг говорит:

— Хилядница!.. Эх, побольше бы нам такой землицы. Столько же людей прокормили бы, сколько кормим.

До полудня они объезжают поля.

Обедают в ресторане. После обеда председатель снова спрашивает:

— Сейчас куда? В Раец?

— Хотелось бы посмотреть какое-нибудь село в предгорье, — отвечает Сивриев, — ну, к примеру, Моравку.

— Туда дорога не очень-то…

— Тем лучше. Двинули?

Оставив джип в трех километрах от села, они идут пешком. Колея, ни узкая, как тропинка, ни достаточно широкая, чтобы могла проехать машина, поползла по неровной безводной местности. С обеих сторон подступали страшные, покрытые морщинами голые холмы, лишь кое-где стыдливо задрапированные жиденькими дубками.

И чем только люди живут, думает Сивриев, да здесь и камень никуда не годится — крошится, точно слюда… Моравка! Название что надо, лучше не выдумаешь [4] Моравка — лужайка (болг.) . .

И как отзвук на эти его мысли раздается голос бай Тишо:

— Холмишки-то тут, конечно, не очень, однако есть и неплохие участки.

— На них что выращивают? Табак?

— И табак, и зерновые. В основном рожь. А сельцо все ж таки заслуживает свое имечко! Особенно когда зазеленеет, когда цветы полевые распустятся — сорняки там да душица всяческая…

У Сивриева нет времени любоваться красотами окрестного ландшафта, но по пути он все же заглядывает в несколько сельских дворов. Там сушат и хранят табак. Поняв, что именно в этот день моравская бригада сдает последнюю партию, а бригадир пока еще на приемном пункте, он торопит спутника в обратный путь.

Их отправляют на лошадях, малорослых, с короткими толстыми шеями и буйными гривами — местная балканская порода.