Эндрю Хёрли - Лоуни

Лора взглянула на меня и достала еще одну купюру.

— Купи и себе тоже, — сказала она, сложив обе купюры вместе и вкладывая их мне в руку. — Хорошо?

Я отдал деньги обратно.

— Вашего мужа нет дома? — спросил я.

— Нет.

— Когда он вернется?

— К сожалению, не знаю.

— А завтра он будет здесь?

— Возможно. Трудно сказать. Он очень занят.

— Мы вернемся завтра.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы опять зря потратили время.

— Это не будет пустой тратой, если Хэнни получит свои часы.

— Ну вот, все в порядке, — вмешалась Элс, отдергивая тюлевую занавеску. — Он здесь.

Дождь лил как из ведра, выбивая барабанную дробь на крыше Леонардова «даймлера». Вода растекалась под колесами и пропитывала насквозь заросли папоротника. Леонард смотрел на крыльцо, где мы стояли.

Лора раскрыла зонтик и спустилась по ступенькам вниз к автомобилю. Леонард поднялся ей навстречу и что-то сказал. Из-за дождя я не расслышал что именно. Лора что-то ответила, и они оба посмотрели на нас. Леонард поднял воротник пиджака и с трудом стал подниматься по ступенькам к дому, а Лора забрала с заднего сиденья плетеную корзинку.

— Мне сказали, вы потеряли часы, — произнес Леонард.

— Да. — Я внимательно посмотрел на него.

— И вы думаете, что это я взял их.

— Вы нашли их вчера на берегу.

— В самом деле?

Леонард закурил окурок сигары, держа его в сложенных чашечкой ладонях.

— Как они выглядят, эти часы? — спросил он, пуская дым из уголка рта.

— Да отдай ты им их назад, Леонард, — тихо сказала Лора, обгоняя его. — Перед тем как начнется прилив, — добавила она.

Леонард зажал сигару в зубах и вынул из нагрудного кармана носовой платок. Глядя на нас, он тряхнул его. Платок развернулся, и Леонард снова сложил его в форме квадратной подушечки. Сделав последнюю долгую затяжку, он швырнул окурок в траву и прижал платок к лицу Хэнни. Тот отпрянул, но Леонард крепко держал его за плечо.

— Она права, ребята, — сказал он, стирая губную помаду со рта Хэнни. — Вы обязательно должны запомнить, что никто толком не знает что-нибудь достоверное о приливах.

Леонард взял Хэнни за подбородок и повернул его голову налево и направо, проверяя, не остались ли на его лице следы помады.

— Этим я хочу сказать, — продолжал он, поплевав на платок и приближаясь к Элс, — что кто-то может предложить вам отправляться назад, и, прежде чем вы поймете, что происходит, может оказаться, что вы плывете домой. Или не плывете домой, если вы понимаете, что я имею в виду.

Леонард легко прикоснулся платком к губам Элс, стирая красный оттенок, и убрал платок в карман.

— Говорят, тут самый большой погост на севере Англии, — сказал он, оглядываясь на море и густую вязкую тину у берегов.

Он вытащил бумажный пакетик с мятными конфетами и съел одну. Заметив, что Хэнни не сводит с них глаз, он усмехнулся и убрал их. Лора призывно стукнула в окно, и Леонард, махнув ей, окинул нас с Хэнни взглядом и поддернул вверх рукав.

— Эти? — спросил он, показывая нам часы на руке.

— Да, — сказал я.

Он снова взглянул на нас, расстегнул застежку и отдал мне часы.

— На вашем месте я бы держался отсюда подальше, — усмехнулся Леонард. — Опасное место. Здесь очень легко недооценить ситуацию. Запросто можно потерять твердую почву под ногами и попасть в серьезную беду.

Хэнни надел часы на руку.

— Слушайте, — сказал Леонард. — Вы слышите?

До нас донеслось равномерное шипение — море уже билось о камни под скалой позади дома.

— Давайте-ка отправляйтесь назад, — сказал Леонард, — я не хотел бы, чтобы вы застряли тут на всю ночь.

Он снова окинул нас взглядом, подошел сзади к коляске Элс, развернул ее и покатил в дом.

Мы вовремя убрались со Стылого Кургана.

Когда мы наконец оказались рядом с дотом и обернулись назад, море билось о камни рядом с «Фессалией». Горы пены росли, зависали в воздухе и распадались, исчезая в перекатывающихся валах соленой воды. Песка больше не было видно.

Хэнни был очень доволен, что вернул себе часы. Он все время показывал их мне, чтобы я говорил ему, сколько времени.

— Мы опаздываем, Хэнни, — сказал я. — Это единственное, что сейчас имеет значение.

Когда мы вернулись в «Якорь», отец Бернард стоял на дороге, высматривая нас.

— Давайте быстро, вы оба, — поторопил он, когда мы подошли. — И поскорее, пока вашу мать не хватил удар.

Все уже ждали с каменными лицами в автобусе. Мать засучила рукав, чтобы видны были часы, и окинула меня взглядом. Ей даже ничего не нужно было говорить.

Я сел рядом с Хэнни. Он улыбался мне и прикладывал пальцы к губам в том месте, где Элс поцеловала его. Я взял его за руку и отвел в сторону.

— Оставь это, Хэнни, — сказал я и бросил на него выразительный взгляд.

Он опустил голову. Я не собирался отчитывать его. В конце концов, это была не его вина. Я просто не хотел, чтобы Мать видела.

Так я сказал самому себе. Но была и другая причина, которую в то время я не хотел признавать, но сейчас она кажется очевидной. Зависть. Но только в том смысле, в каком я завидовал мальчишкам в школе, чьи сексуальные подвиги поднимали их над общей массой школьных люмпенов.

Не то чтобы я особенно стремился получить их опыт — упаси Боже, это жуть какая-то, — но хотелось принадлежать к их клубу, членство в котором гарантировало, что твои кроссовки не окажутся в загаженном унитазе раздевалки спортивного зала, а ребрам не грозят синяки от столкновений с точно нацеленными локтями соучеников в школьном коридоре. Секс как таковой не имел значения. Я им не интересовался.

Наверно, я завидовал, потому что этот поцелуй был напрасно подарен Хэнни. Ни для него, ни для других ребят из его класса в Пайнлендс он не имел никакого значения. А ко мне было бы приковано внимание всех ребят в раздевалке, когда я описывал бы приключение во всех подробностях. И тогда обо мне думали бы совсем по-другому, хотя бы в последнем семестре. И все изменилось бы. Может быть. Не знаю.

Хэнни снова коснулся лица. На подбородке у него все еще оставались следы помады, которые Леонарду не удалось стереть. Я гадал, заметила ли Мать, поскольку она замечает всякое изменение во внешности Хэнни. Но она сидела спиной ко мне и, как и все остальные, молча смотрела в окно.

Никто не раскрывал рта, пока не проехали несколько миль, потом миссис Белдербосс постучала по спинке сиденья отца Бернарда.

— Остановитесь, преподобный отец, — попросила она, и он затормозил у обочины. — Посмотрите.

Все выглянули из окон. Стайка ярко-красных бабочек кружилась над полем, меняя свои очертания, извиваясь и скручиваясь в спираль, как единый организм.

— Приходилось ли вам видеть что-нибудь столь прекрасное? — воскликнула миссис Белдербосс.