Хайме Манрике - Улица Сервантеса

Тогда-то я понял, что ревность, ненависть и жажда мести были теми нитями, которые еще связывали дона Луиса с этим миром. Я почувствовал к нему жалость.

– Если вас это утешит, – сказал я, – по слухам, он продал свои права издателю за чечевичную похлебку. Если не считать известности, Мигель де Сервантес Сааведра беден как церковная мышь.

– Ха! – воскликнул дон Луис, и лицо его озарилось радостью.

Через несколько месяцев после выхода «Дон Кихота» Сервантес с женской частью семейства вернулся обратно в Мадрид.

Мы с доном Луисом встречались в библиотеке каждое утро, кроме воскресенья. Он восседал в удобном кресле у окна, я – за длинным столом, склонившись над стопкой бумаги и чернильницей и держа перо наготове. Большую часть времени он размышлял вслух о будущем романе.

– Я напишу нечто выдающееся, – говорил он. – Это будет великое произведение. Иначе не стоит и браться за дело.

Я начал думать, что он так ничего и не напишет – ни великого, никакого другого. Многие часы мы провели, просто сидя в молчании. Однажды утром, вскоре после того, как дон Луис узнал о возвращении Сервантесов в Мадрид, он заявил:

– Паскуаль, я просто не могу позволить ему наслаждаться славой.

Я невольно схватил перо, приготовившись записывать.

– Что ты делаешь, тупица! Я еще не диктую.

Это был первый раз, когда он меня оскорбил. Если не считать неизменно снисходительного тона, я никогда не слышал от дона Луиса худого слова. Я с трудом сглотнул, пытаясь скрыть обиду.

– После многих молитв и раздумий я пришел к убеждению, что должен написать вторую часть «Дон Кихота». Если люди пишут вторых, третьих и четвертых «Диан» и «Амадисов», кто скажет, что я не имею права на второго «Дон Кихота»? Это старая и уважаемая традиция. – И он выжидательно взглянул на меня.

– Конечно, это ваше право, дон Луис, – поспешно заверил его я. – К тому же ваше продолжение будет лучше, чем начало Сервантеса.

– Спасибо, Паскуаль. Конечно, оно будет лучше. Я получил прекрасное образование, знаком с классикой и посещал университет, где изучал латынь и древнегреческий. Но мой роман превзойдет Сервантеса не поэтому, а потому что я нравственный человек. Первый «Дон Кихот» – кощунственная книга. Да, кощунственная. Я вполне уверен в этом определении, Паскуаль, и сознаю точное значение каждого слова. Если бы этот роман не приглянулся королю, им бы давно занималась Священная канцелярия. – Он остановился перевести дыхание. – Мой «Дон Кихот», напротив, отразит повсеместную распущенность испанского общества, лучшим свидетельством которой как раз и является святотатственное сочинение Мигеля. Вы помните, как в конце первой части он намекает на будущие странствия своего рыцаря? Что ж, я лишь продолжу историю с того момента, где он остановился.

Произнеся эту тираду, дон Луис умолк, словно выдохшись.

Я решил, что на сегодня мы закончили, и собрался было заткнуть чернильницу пробкой, как вдруг мой хозяин снова подал голос:

– Но я напишу роман под чужим именем, поскольку мои намерения бескорыстны, а я не охоч до славы. Как вы считаете, какой nom de plume [17]мне бы подошел?

Мне хотелось немедленно бежать от этого человека как можно дальше. Самый звук его голоса, сочившегося желчью, вызывал у меня рвотные позывы.

– Не могу сразу придумать ничего достойного, ваша светлость. Но если вы позволите мне поразмыслить до завтра, утром я предоставлю вам список.

– Можете идти, – ответил он.

На следующий день, не успел я опуститься на стул и зачитать дону Луису придуманные псевдонимы, как он торжественно объявил:

– Алонсо Фернандес де Авельянеда! Как вам, Паскуаль?

Не дожидаясь моего ответа, он принялся объяснять:

– Алонсо – потому что я хочу, чтобы имя начиналось с первой буквы алфавита; Фернандес – потому что каждый плебей в Испании носит фамилию или Гутьеррес, или Фернандес; и Авельянеда – в честь «авельяно», лесного ореха, которым бедняки сдабривают свою похлебку. Разумеется, – добавил он с самодовольством, – для людей вроде нас это лишь корм для свиней.

И дон Луис расплылся в улыбке, явно довольный именем. «Да он совсем с ума сошел», – подумал я про себя, а вслух сказал:

– Ваша светлость выбрали превосходный псевдоним. Он останется в веках.

Наконец, после недель бесплодных потуг, дон Луис продиктовал мне начальные строки второй части «Дон Кихота»:

Ныне живущий, но безупречно честный историк Алисолан пишет, что после изгнания магометанских мавров из Арагона (местности, где ему и выпало родиться) он обнаружил среди подлинных арабских хроник летопись о третьем походе бессмертного идальго Дон Кихота Ламанчского, коий отправился в прославленный город Сарагосу, дабы принять участие в тамошних турнирах…

Даже я – не литературный критик, а простой читатель рыцарских романов, – понимал, что это начало едва ли может сравниться со строками Сервантеса: «В некоем селе ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать…» [18]

«Не самый удачный зачин», – подумал я. Однако дон Луис нанял меня, чтобы записывать слетавшие с его губ слова, а не судить об их литературной ценности – по крайней мере, вслух.

Я ждал, что дон Луис продолжит диктовку – но вместо этого он вдруг принялся чертить возможные маршруты путешествия Дон Кихота.

– Для большего правдоподобия, – сказал он, – мне нужно, чтобы вы проделали весь путь до Сарагосы и изучили состояние дорог, по которым предстоит проехать моему рыцарю, а также постоялые дворы, где он мог бы переночевать, качество тамошней еды и названия деревьев в лесах, в которых Дон Кихот и Санчо будут останавливаться на привал.

Я был только счастлив избавиться от общества дона Луиса и посетить лучшие гостиницы на пути в Сарагосу. Само собой, я занимал комнаты, предназначавшиеся для аристократии и знатных путешественников.

За следующий год дон Луис не написал ни слова. Как-то раз он сказал мне – вероятно, чтобы оправдать свое бездействие:

– Мой роман должен быть безупречен, Паскуаль. Я уверен, что читатели оценят его достоверность. Когда дело доходит до литературного творчества, черепаха обгоняет зайца. Я хочу, чтобы каждая моя фраза имела завершенность и вес философского утверждения.

Я терпел ежедневные встречи в библиотеке только благодаря безумию дона Луиса, которое теперь стало меня развлекать. Да и жалованье позволяло мне посещать самые роскошные игорные дома и заводить знакомства с аристократами: те не гнушались моей дружбой, пока в карманах у меня звенели эскудо, реалы и мараведи. Увы, меня нельзя было назвать удачливым за игорным столом; из-за этого, а также из-за дорогостоящих удовольствий, которые предлагались в подобных заведениях, я влез в долги. Но я уже не мог отказаться от нового образа жизни.