Франце Бевк - Сундук с серебром

Батрак глазами указал на него хозяину. Тот взглянул на сына и хотел было тут же положить ложку на стол, но передумал.

— А сейчас помолчи! — сказал он Тинче. — Если это и вправду был не ты, все выяснится.

До конца ужина домочадцы молчали. Когда поднялись из-за стола, Меяч отвесил Филиппу такую затрещину, что тот застонал и пошатнулся.

— За что? — вступилась Меячиха.

— Он знает, за что, — сказал Меяч. — Пошел вон, — прикрикнул он на сына.

Дважды повторять не пришлось. Филипп с ревом выскочил из комнаты.

Нежка была ошеломлена. Она знала, что все это произошло из-за нее. Но отчего Меяч ударил сына, понять не могла. После ужина она вскарабкалась на печку.

— Иди спать! — рявкнула на нее Меячиха.

Нежка с испугом заглянула ей в лицо.

— Иди спать! Неужто не слышишь?

Нянька молча ушла. Она должна была еще почистить на завтра картошку, но ее отчего-то прогнали. Чем она провинилась? Это было ей совершенно непонятно.

Стоял жаркий и душный день.

Нежка была дома одна. Все семейство убирало сено на лугу за полем. В хлеву было пусто, скотину выгнали на пастбище. Лишь изредка в свинарнике повизгивали поросята. Куры прилегли у забора в крапиве и от жары разевали клювы.

Маричка спала в боковушке. Нежка заперла дом и положила ключ под порог. Здесь она не боялась оставаться одна. В этих местах не было узкого ущелья, шумящей реки и леса, из которого доносились странные звуки. И не было сейчас никого, кто заставил бы ее исполнять какую-нибудь работу. Она могла играть сколько душе угодно.

Больше всего Нежка любила играть в тени кудрявой липы за хлевом. Вся трава там была истоптана и примята ее ножками. Она двигалась тихо, так тихо, будто ее вообще не было на свете.

Она играла со своей куклой. Божья коровка спала в колыбельке из древесной коры. Ах, сколько у Нежки было дел и забот! Едва дочка уснула, как тут же опять заплакала. Нежка кипятила ей в черепке на понарошку горящем костре белый песок. Это было молоко. Кормила куклу щепочкой-ложкой. На еду каждый раз дула, чтобы дочка не обожглась. Но кукла, случалось, шалила.

— Погоди… вот тебе, вот! — шлепала ее Нежка.

Потом нужно было ее утешать. Нежка обещала ей конфетку, если перестанет плакать. И затем укачивала, убаюкивала: «Баю-баюшки-баю…»

Кукла для Нежки вовсе не была свертком из тряпок. Она казалась ей живой. Пока дочка спала, у Нежки было несколько свободных мгновений. Но она очень скоро просыпалась, и все начиналось сначала… Нежка поднялась, чтобы быстренько сбегать домой. Ей нужно было прислушиваться, не проснулась ли Маричка. Иногда, заигравшись, нянька о ней забывала. А Маричка в боковушке орала во все горло. За это Нежку ругали.

Не успела Нежка подойти к дому, как внезапно остановилась. Она увидела приближающуюся корову. Это была большая, пятнистая корова, звали ее Пеструха. Нежка боялась коров, она к ним не привыкла. А больше всех боялась Пеструхи. У нее были злые глаза и один рог торчал прямо вперед.

Вскрикнув от испуга, Нежка отступила и спряталась за липу. И стала осторожно выглядывать из-за ствола. Корова остановилась перед домом, пощипывая траву.

Тут до слуха Нежки донесся протяжный крик:

— Не-е-ежка!

Нянька вздрогнула. Сквозь ветви деревьев она взглянула на луг. Меячевы торопились с уборкой сена и сгребли уже половину. Но в эту минуту они не работали. Стояли и смотрели в сторону дома.

— Не-е-ежка! Эй! Не-е-ежка!

Они кричали ей. Кричал Меяч, она узнала его по голосу. Испугавшись, она встала во весь рост, чтобы ее лучше видели. Чего они от нее хотят?

Меяч погрозил ей кулаком, а Меячиха подняла грабли, словно хотела ее ударить.

Нежка вспомнила, что ее иногда окликали с поля, так как она, заигравшись с куклой, забывала про Маричку… Она помчалась к дому. Только теперь ей стал отчетливо слышен плач Марички…

Нежка вошла в дом. Маричка больше не плакала. Она услышала шаги няньки. Нежка на носках подошла к боковушке, тихо отворила дверь и заглянула в темноту. В окно едва проникал свет. Маричка, размазывая по лицу слезы, лежала в большой люльке. Светлые волосы, мокрые от пота, падали ей на лоб. Она увидела Нежку и снова сморщилась.

— Маричка, ку-ку!

Нежка боялась ее слез. Они всегда предвещали несчастье. Только «кукование» могло вернуть ей хорошее настроение и улыбку. Нянька сняла с Марички одеяло и поставила ее на пол. Затем надела на нее розовое платьице и застегнула на спине пуговки. Их было бесконечно много. Маричке не терпелось:

— Есть хочу!

— Подожди! Сперва я тебя немножечко умою и причешу.

— Не буду мыться! — захныкала Маричка.

— Ну и не надо. Чего опять раскисла? Ходи чумазой, замарашка! Я тебя только причешу.

От этого Маричка не отказывалась. Она любила, когда ей перебирают волосы. Нежка причесывала ее старым гребнем с выщербленными зубьями.

Они пошли в сени. Нежка разгребла в очаге горушку пепла, положила на не остывшие еще угли несколько сухих щепочек и раздула огонь. Затем приставила к нему горшочек с молоком, который был приготовлен в шкафу. Накрошив в чашку белого хлеба, она налила туда разогретого молока, от которого шел пар.

Чашку она отнесла в комнату, посадила Маричку на скамейку и принялась ее кормить. Всякий раз она дула на ложку и пробовала капельку кончиком языка. Не горячо ли?

От этих проб она с неожиданной остротой почувствовала, что и сама хочет есть и пить. Можно было напиться воды. Или взять простокваши. Черный хлеб тоже лежал в столе. Если бы она отрезала себе ломоть, никто не сказал бы ей худого слова. Но ей очень захотелось молока с белым хлебом.

Соблазн был велик, Нежка не могла совладать с собой. Она уже не пробовала кончиком языка, а заглатывала половину ложки. Черпала полную ложку, а Маричке доставалась лишь половина.

Маричка была смекалистая. Она зорко наблюдала за тем, как Нежка черпает, дует и пробует. Заметив обман, она сморщила личико, собираясь заплакать.

— Что с тобой? — рассердилась Нежка. — Чего ты хочешь?

— Не тебе, не тебе…

— Кто ест-то? Я всего лишь пробую! Должна же я попробовать, чтобы ты не обожглась.

Нежка была оскорблена… Первые дни и вправду казалось, что они с Маричкой будут подружками. Но из этого ничего не вышло. Маричка была избалована, заласкана матерью. Она быстро почувствовала, что она хозяйка, а Нежка — ее прислуга. Вечно ругали только Нежку, а ее никогда.

У Нежки от этого в сердце словно засела заноза. Она не могла воспротивиться ни одной из тех мелких несправедливостей, которые то и дело постигали ее; в душе копились обиды. Внешне с Маричкой она держалась ласково, иначе ведь было нельзя, но не любила ее. Наоборот, даже ненавидела.

Сейчас, в сердцах, она нарочно не подула на следующую ложку. И не подождала, пока Маричка пошире откроет рот, ткнула ей ложкой в зубы, так что горячее молоко потекло по подбородку и шее девочки.