Людмила Михейкина - Реанимация

Женщина задумалась, и Наташе показалось, что в её глазах промелькнуло что-то похожее на понимание, а жёсткая стена отчуждённости стала отодвигаться в сторону.

— Беда в том, — вздохнула она, — что выбирать не приходится. Очереди из медсестер к нам не стоят, и конкурса нет. Сегодня я её уволю, а завтра в другую больницу примут. Специалистов не хватает. Работа не из приятных, но, конечно же, раз уж она пришла сюда, это не даёт ей права бить людей. Это тоже, если бы она в ЖЭС пришла, а её там — по лицу. Я, конечно, разберусь, и мы накажем её и врача.

— A врача зачем? Наоборот, я должна быть благодарна ей за то, что в короткое время поставили мою маму на ноги.

— Она дежурила в ту смену.

— И из этого следует, чтобы не пострадал невиновный, я должна простить виновного?

— Знаете, молодых нужно учить. Из них со временем получаются неплохие специалисты. Тем более, где взять других? Я вам обещаю, что этот случай не останется без внимания. С врачом я поговорю, а медсестра будет наказана, и в дальнейшем мы за ней понаблюдаем.

— Спасибо, что вы меня правильно поняли, — ответила Наташа, направляясь к выходу.

— Спасибо, что зашли.

Как только Наташа закрыла за собой дверь, в кабинете раздался телефонный звонок, голос зам. главврача заставил её остановиться.

— Больные поступали?

— Двое тяжёлых. Заступила другая смена. Нам передали, что вы вызывали нас. Можно зайти?

— Нет. Уже не нужно. Вопрос закрыт.

Сомнение холодной змейкой вползало в душу. Это был возможный финал их разговора, о котором Наташа уже никогда не узнает. Её визит оказался бессмысленным, она никого не защитила. «Люди больше нуждаются в реанимации душевных недугов, чем физических, — подумала она, отходя от кабинета, — и ещё неизвестно, какой из них страшнее».

— Галина Сергеевна, вызывали?

— Заходите.

Дежурный врач и четыре медсестры вошли в кабинет заместителя главврача. Окинув их строгим взглядом, женщина сказала:

— У вас родители, бабушки, дедушки есть?..

Это был второй возможный финал их разговора, о котором Наташа тоже никогда не узнает, но в который хотелось верить, как в то, что важнейшие проблемы решает не столько жёсткость законов, сколько понимание, — человеческое.