Эммануэль Каррэр - Филип Дик: Я жив, это вы умерли

В один прекрасный день Филип Дик познакомился с Донной. Тут следует сразу оговориться, что имена всех тех, о ком пойдет речь в этой главе, изменены. Но, хотя в жизни эта девушка носила другое имя, однако в книге, которую Дик написал спустя несколько лет и которую внимательно изучил я сам, ее звали Донна. У нее были черные волосы, черные глаза, она носила черную кожаную куртку и обращалась со всеми с презрительной агрессивностью. Донна поссорилась со своим приятелем, здоровенным типом с татуировкой, и он уехал без нее. Не зная, куда пойти, девушка воспользовалась гостеприимством Дика.

В первый же вечер он дал ей послушать свою любимую мелодию «Пролейтесь, слезы». Писатель не считал нужным скрывать свое образование, и его гостям очень нравилось слушать увлекательные рассказы о монахах III века, которые ели кузнечиков в египетской пустыне, или безумно сложные разглагольствования о Боге. Им также пришлись по вкусу странные пластинки, которых у Дика было невероятно много, и я легко могу себе представить, как одна из едва достигших тогда восемнадцатилетия девиц, которой теперь под сорок (за спиной два развода; безупречный макияж; престижная работа в солидной адвокатской конторе в Бойсе, штат Айдахо), как она теперь слушает иногда по вечерам, выпивая второй бокал вина, пластинку с мелодиями для лютни Джона Дауленда. Эта музыка напоминает женщине молодость и заставляет ее плакать.

Много лет спустя одна из девушек-завсегдатаев на Гасиенда-уэй, вспоминала: «Это был безумный и опасный период, но тем не менее, если бы мне предложили выбрать, с кем я хочу провести вечность, я выбрала бы Фила».

Им всем тогда и впрямь казалось, что это будет длиться целую вечность, что они так и будут сидеть здесь и слушать пластинки, курить «травку» и проводить дни в покое вдали от мира взрослых. В то же время их девизом вполне могло бы стать: «Бери все от жизни сейчас, потому что завтра ты будешь мертв». Их оскорбляло, когда им говорили, что они постареют.

Они постоянно находились под действием галлюциногенов. Различаться могут как вкусы, так и настроения. Тому, кто, развалившись на диване, хихикая, курит одну папиросу с гашишем за другой, сложно следить за ходом мысли своего приятеля, набитого амфетаминами; их, образно выражаясь, кинопленки прокручиваются с разной скоростью. Однако все понимают, что живут в одном фильме, где каждый является одновременно зрителем, актером, сценаристом и режиссером. И этот фильм казался наркоманам более увлекательным, неожиданным, волшебным, чем тусклый коллективный документальный фильм, которым довольствуются обычные. Частенько внутри группы пленки крутились синхронно, конечно, не полностью, но несколько кадров точь-в-точь соответствовали друг другу. Некое шестое чувство подсказывало, что они видели и понимали все одинаково, одновременно думали об одной и той же нелепице, и тогда наркоманы начинали хохотать, каждый знал, в чем причина. Возвращаясь из туалета, расположенного в конце коридора, кто-нибудь произносил в сторону, что все же, если хорошенько подумать, архитектор, его строивший, был точно под кайфом. Это замечание заставляло всех смеяться, во-первых, потому что было верным, а, во-вторых, потому что свидетельствовало, что отпустивший его тоже не в себе. А залы ожидания, усердствовал другой, смеясь до слез. Можете ли вы поверить, что существуют такие вещи, как залы ожидания?

Однажды они отправились всей компанией в кинотеатр, где показывали одновременно все серии «Планеты обезьян». Тогда было снято всего лишь три эпизода, но Фил, вдохновленный сигаретой с марихуаной, циркулировавшей по залу, придумал для своих приятелей сценарий всех последующих вплоть до восьмого эпизода под названием «Сын возвращается на планету обезьян», где происходит встреча со всеми историческими знаменитостями — Юлием Цезарем, Шекспиром, Линкольном, — которые на самом деле оказываются обезьянами. Дик изображал каждого из них, чесался под мышками, издавал пронзительные звуки. Остальные от смеха опрокидывали пакеты с попкорном.

После кино они погнали на автомойку и умудрились залезть в машину и проехать под вращающимися щетками в туннеле из пены, рокот которой походил на шум при землетрясении. Как только автомобиль останавливался, они вновь бросали монеты. По всеобщему мнению, это оказалось даже лучше, чем в кино. Тем более что Фил, будучи в тот день в ударе, продолжал свой монолог, стараясь перекричать грохот мойки.

— Знаете, о чем меня заставила подумать эта история об обезьянах? О том, что существуют не только самозванцы, но и ложные самозванцы. Я видел по телевизору одного парня, заявившего, что он является самым знаменитым самозванцем в мире. Он притворялся попеременно то великим хирургом с факультета, то физиком из Гарварда, то финским романистом, получившим Нобелевскую премию, то президентом Республики Аргентина, вышедшим в отставку и женившимся на кинозвезде…

— И его поймали?

— Нет, я ж тебе сказал, это был ложный самозванец. Парень работал дворником в Диснейленде до того дня, пока не прочел статью о некоем знаменитом самозванце. Тогда он сказал себе: «Черт, я тоже могу сойти за всех этих известных типов. — А затем он подумал еще немного и добавил: — А впрочем, стоит ли так стараться? Мне вполне достаточно только притвориться самозванцем». И, может статься, теперь кто-то выдает себя за него.

Чего только ни вытворял Филип Дик и его приятели. Судите сами.

Однажды кто-то предложил покрасить в черный цвет стекла всех окон в доме, чтобы не знать, день на дворе или ночь. Тем более что наркоманы не часто открывали ставни. Другой внес предложение также закрасить черным все надписи на пластинках, чтобы не знать, что ставишь, и таким образом музыка окажется сюрпризом. Но Фил воспротивился этому.

Однажды соседка Дика (она была из обычных) попросила помочь ей убить огромное насекомое, забравшееся на кухню и напугавшее женщину. Когда Дик выполнил ее просьбу, соседка пояснила: «Если бы я знала, что это безопасно, я бы убила его сама». Эта фраза долго служила наркоманам для негативной характеристики обычного ума. Достаточно было произнести первые несколько слов, чтобы все расхохотались, гордые от того, что, несмотря на все неприятности, они непохожи на обычных.

Однажды кто-то принес книги Карлоса Кастанеды, которые все с интересом читали. Среди наставлений чародея наркоманам особенно приглянулось следующее: каждый должен найти свое место. Как в мире, так и в этой комнате, у каждого есть свое особое место, которое ему подходит, которое является его местом. В течение нескольких недель поиски своего места были неким ритуалом и служили темой для шуток. Тот, кто занимал лучшее место, защищал его, говоря «это мое место». И хотя эта фраза, сказанная в обычной манере, казалось, вобрала в себя всю собственническую мелочность его мира, однако она приобретала иной смысл, если произнести ее правильным тоном.