Леонид Чигрин - Таежный робинзон

— Оголодал ты, парень, — добродушно усмехнулся Софрон. — Да ты посмелее работай зубами, у нас этого добра вдоволь.

Разговаривал с Ахмадом, в основном, Софрон. Третий брат Даниил отмалчивался, и вообще староверы не были излишне любопытными и навязчивыми. В этом тоже было свойство их характеров, и это тоже пришлось Ахмаду по нраву.

Они шли часами, размеренно и неспешно. Но даже такая ходьба была непривычна Ахмаду. Однако сильного утомления не было. Хорошая еда, чистый воздух, здоровая таежная жизнь делали свое дело. Он окреп и чувствовал себя все увереннее. Двигались по звериным тропам, огибали чащобы, иногда взбирались на косогоры, а один раз пришлось перебираться через болото. Вооружились длинными крепкими жердями, слегами, как выразился Софрон.

— Гляди, шагай за мной след в след, — предупредил он Ахмада. — Шаг в сторону и завязнешь. Повозимся тогда с тобой.

Ахмад Расулов только покачал головой. Вспомнился начальник конвоя: «Шаг влево, шаг вправо, считается побег. Конвой стреляет без предупреждения».

Неужели и вправду это было с ним, и неужели никогда больше не повторится?!

Болото преодолели благополучно.

И верно, в селение староверов пришли на исходе четвертого дня. Миновали густой ельник и вышли на чистое пространство, заставленное деревянными избами. Причем, как понял Ахмад Расулов, это пространство было отвоевано у тайги. И он подумал: сколько же труда и упорства нужно было, чтобы потеснить могучее вековое царство растительного мира.

Дымились трубы на крышах домов, мычали коровы, бегали дети, собаки с лаем выбежали навстречу путникам, но, признав своих, завиляли хвостами. И больше всего потрясли истаравшанца лошади. Он любил их и так давно не видел, что, казалось, будто эти животные больше не существуют на свете. А тут они паслись на окраине селения, заливисто ржали, и острая тоска по родине на мгновение пронзила истаравшанца.

Бабы и дети любопытными взглядами окидывали Ахмада. Мужики вели себя сдержаннее, но чувствовалось, что необычный пришелец тоже занимал их внимание.

Софрон завел Ахмада в небольшой дом на окраине селения. Две полутемные комнаты, печь, лавка, другие необходимые вещи и утварь.

— Отдыхай пока, — коротко проговорил Софрон. — Узнаю, что дальше-то.

Ахмад снял с себя меховую куртку, лег на широкую лавку и закрыл глаза.

Тело гудело от усталости, перед внутренним взором проплывали картины пройденного пути: лиственницы, сосны и кедры. Ели, образовавшие чащобу. В ней пахло сыростью и ароматом хвои. Заросли жимолости, можжевельника и смородины. Все это было уже знакомо, но всякий раз он поражался великолепию, изобилию тайги.

Это был мир, с которым можно было только сосуществовать, но не властвовать над ним. Тайга могла принять, если ты пришел к ней с добрыми намерениями, но могла и отторгнуть, если оказался враждебен ей.

Стукнула дверь, показался Софрон.

— Притомился с пути, — сказал он добродушно. — И то, путь-то немалый. Стало быть так, к старцу пойдем утром. Пока сходим в баньку и волосья твои подравнять надо. Больно уж дикий вид у тебя. Садись-ка на лавку.

Большими острыми ножницами Софрон укоротил Ахмаду бороду и усы, коротко срезал волосы на голове.

— Совсем другой вид, — одобрил он свою работу. — Говорят, в тайге водится лесной человек. Правда, сколько мы тут живем, такого дива еще не видывали. Но если бы тебя увидали в тайге, без одежи, вполне бы мог за того лесовика сойти.

Посмеялись, потом Софрон предложил: — Давай-ка, брат, в баню.

Сибирская баня поразила его. Сложена она была из толстых бревен лиственницы, с маленькими, подслеповатыми окошками. Небольшой предбанник с лавками и деревянными кольями в стене для одежды. Когда же вошли в саму баню, Ахмад едва не задохнулся. Густой пар царил в ней, да такой, что ничего невозможно было разглядеть. Тускло светили угли в очаге, в нем калились большие камни. Жара стояла такая, что даже истаравшанское лето показалось бы прохладной порой.

Ахмад попятился назад, но Софрон подтолкнул его в спину.

— Давай, давай, обвыкнешь, — осмотрел Ахмада, одобрил. — Ты, видно, мужик справный был, только с голодухи мясцо-то потерял. Ну да, ничего, дело наживное.

Набрали горячей воды в тазы, мыли голову с мылом, терлись мочалками.

— Ложись-ка теперь на полок, сейчас я тебе настоящую баню устрою, — распорядился старовер.

Полки ступенями уходили к потолку. Ахмад лег на нижнюю. Софрон из ковша плеснул воду на раскаленные камни. Пар ударил вверх, Ахмад едва удержался от крика, до того обожгло тело. А Софрон принялся хлестать его дубовым веником, и в этот миг все лагерные истязания показались Ахмаду детскими забавами.

— Все, не могу! — закричал он.

Софрон облил его холодной водой, и это принесло минутное облегчение. Но все равно, Ахмад вскочил на ноги и выбежал в предбанник. Сел на скамью и тяжело дышал, пот обильно стекал с него.

— Одно слово — азиат, — засмеялся Софрон. — Но ничего, поживешь в тайге, сибиряком станешь.

Сам Софрон парился долго, кряхтел, рычал по-звериному. Вышел и снова потащил Ахмада в баню. Но веником больше не бил, только обмылись горячей водой. В предбаннике отпивались холодным квасом, потом оделись во все чистое и снова пошли в избу.

Поужинали, чай староверы не пили, называли его сатанинской травой, как и кофе, и табак. Спиртные напитки тоже не употребляли, и это порадовало Ахмада. Он тоже алкоголь не жаловал. Зато вдоволь было всяких квасов, ягодных отваров и компотов.

— А теперь спи, — предложи Софрон. — Ручаюсь, до утра, как в яму провалишься.

И точно, давно уже Ахмад не спал так крепко, без сновидений и тревоги. Утром пробудился и даже ахнул от удивления. Тело было легким, каждая косточка казалась промытой; было такое ощущение свежести и здоровья, словно ему исполнилось не сорок пять лет, а лет на двадцать меньше.

Утром перекусили мясным пирогом, запили клюквенным морсом, а потом Софрон повел Ахмада к главе староверов.

Шли через все селение. Таежники поглядывали на редкостного гостя, но никаких замечаний в его адрес не отпускали.

Изба, в которой жил старец Ананий, была одновременно и молельным домом, потому находилась в центре селения и была вместительнее остальных построек.

День выдался солнечным и светлым, хотя до этого погода хмурилась, и несколько раз лили холодные дожди.

Одна из стен в молельном доме была целиком завешана иконами разной величины, потемневшими от времени. Перед ними горели лампады, и вместительная комната наполнялась розоватым сиянием.

Старец Ананий сидел за большим столом, сколоченном из толстых досок. Он оказался, действительно, старцем, худым, с запавшими щеками и узкой, длинной, седой бородой. Одет был в черный балахон, на голову надвинут остроконечный колпак, но все равно было видно, что Ананий совершенно лысый. Его голова походила на череп, жили только глаза, ясные и внимательные.