Леонид Чигрин - Таежный робинзон

Софрон понимал озабоченность Ахмада; за то время, что они провели вместе, они не то, что подружились, а скорее прониклись уважением друг к другу, как знатоки и умельцы каждый в своем деле.

— На недельку могу задержаться, — предложил Софрон. — Помогу в главном, а там уж ты и сам справишься.

Ахмад понимал, что сказано это от души, и потому принял помощь таежника. За неделю они сделали многое, подлатали и утеплили зимовье, а дальше Ахмаду предстояло трудиться самостоятельно и жить в одиночестве.

Он выискивал сухие лесины, благо они находились недалеко от зимовья, и заготавливал дрова с запасом. Зима продлится не меньше семи месяцев, а за это время дров уйдет о-го-го сколько. Предстояло обороняться от хищных зверей, в тайге нередки медведи-шатуны, которые почему-то не залегли в берлогу. Волки рыщут по снегу в поисках добычи, тоже опасность немалая. Конечно, есть ружье, но порох, дробь и пули следовало расходовать бережно, неизвестно, когда удастся пополнить припасы. Ахмад рубил тонкие стволики рябин, берез и осин, и вкапывал их вокруг зимовья, появился высокий частокол, через который и человеку перебраться затруднительно, а уж зверю, тем более.

Он собирал лекарственные растения, плоды черемухи, смородины и малины, сушил их и бережно ссыпал в берестяные коробки, которые сам научился делать.

Староверы принесли ему немало продовольствия, но особенно порадовал Ахмада бочонок с квашеной черемшой. Он знал, что зимой в Сибири цинга — нередкая болезнь, и спасаться от нее можно как раз черемшой или настоем еловой хвои.

Ахмад никогда в жизни не сидел, сложа руки, но столько ему трудиться еще не приходилось. Едва рассвет выбеливал кромку неба, как он уже был на ногах. На еду уходили считанные минуты, и весь световой день проходил в хлопотах. Дорабатывался он до того, что к вечеру буквально падал от изнеможения. С трудом забирался в избу, съедал что-нибудь наспех, падал на нары и сразу засыпал, ничего не видя во сне и ничего не ощущая.

По-разному люди ведут себя в подобных ситуациях. Одни ломаются духовно и утрачивают способность сопротивляться. Такие, как правило, недолго живут в сложнейших обстоятельствах и гаснут, как свеча под порывами ветра. Другие обретают крепость кремня. Сопротивление среде закаляет их волю, которая, как известно, способна творить чудеса.

Между тем, осень давала о себе знать. По утрам иней выбеливал траву и палую листву, изо рта вырывался парок, а по краям ручья образовывался хрусткий ледок, блестевший под тусклым солнцем. Впрочем, само солнце не часто появлялось в белесом небе. Оно, как размытое светлое пятно, скорее угадывалось на закраине небосвода, а когда его завешивали черные полосы туч, то вообще исчезало из вида.

С грустью смотрел Ахмад на увядание природы. Дома в эту пору еще властвовало лето, сентябрь — пора сбора урожая и продолжение летнего зноя. В Истаравшане — это, пожалуй, лучшее время, когда жара понемногу идет на убыль, а холода еще не угадываются. Воцаряется погодное равновесие, и в такой период одно желание, чтобы оно длилось, как можно дольше.

Тайга утрачивала былую привлекательность, становилась хмурой и неприветливой.

Все живое старалось полнее использовать короткий предзимний период. Огненными языками мелькали лисицы, белки стремглав влетали на кедры, где у них в дуплах были приготовлены гнезда с запасами орехов и грибов на зиму. Соболя грациозно застывали на ветках и тотчас же исчезали, стоило им завидеть человека. И только волки вели себя по-хозяйски. Они подолгу стояли под мшистыми пихтами и разглядывали утепленное зимовье, из трубы которого струился дым. Должно быть, странно было серым хищникам видеть вновь ожившую избу. Может быть, видели они в этом какую-то угрозу для себя и прикидывали: смогут ли выстоять в поединке с человеком?

Пока еще волки не представляли опасности для Ахмада. Им удавалось неплохо кормиться, а в таком состоянии они покладисты. Злоба и вражда к человеку пробудятся потом, когда снег укутает тайгу метровым слоем, завоет вьюга, и голод зажмет в тиски волчью стаю.

Ахмад продолжал заготавливать дрова, собирал ягоды, в деревянном бочонке запарил еловую хвою, потом выбрал иглы и образовался густой темно-зеленый отвар, довольно противный на вкус, но когда нужно будет бороться с цингой, любые средства хороши.

Ахмад сделал для себя важный вывод: нельзя опускаться ни физически, ни морально, тем более, в таких условиях, в каких ему предстояло жить. И он следил за одеждой, чистил ее и подшивал, если в том бывала необходимость. Острым ножом укорачивал усы и бороду, правда, подравнивать волосы на голове оказалось сложнее. Срезал и их, хотя вполне соглашался с мыслью, что парикмахер из него получался неважный.

Стирая белье, вместо мыла использовал печную золу. Она, конечно, не отбеливала рубахи, но с грязью справлялась.

Постоянная забота о внешнем виде дисциплинировала. Ахмад Расулов старался выглядеть так, как будто к нему вот-вот должны нагрянуть гости. И такая требовательность к себе стала для него обязательной. Поддерживал он чистоту и в зимовье, все, что нуждалось в починке, было починено. Кое-что изготовил заново, например, табуретки и полки для горшков и продуктов, обновил полати над печкой, чтобы спать в тепле зимой.

Время в трудах и заботах летело незаметно. И когда однажды Ахмад вышел на крыльцо, то едва не ахнул от неожиданности. Первый снег выбелил землю, набросил тяжелый покров на таежные великаны, слепящей глаза завесой подернул окрестности. Мороз леденил лицо и руки. Ахмад стоял и ловил ладонью снежинки.

У крыльца суетились воробьи. Они первыми дали понять человеку, что пришло время проявить заботу о них. Ахмад согласился с этим беспокойным крылатым племенем. От ужина у него остались хлебные крошки. Он очистил ступеньку крыльца от снега и высыпал на доску корм для пернатых. И они по достоинству оценили его внимание тем, что прыгали у его ног и склевывали вкусное угощение.

В дальнейшем Ахмад сделал из доски кормушку для птиц и подвесил ее под навесом крыльца. Сыпал крошки, сухие ягоды, и немало птиц продержалось до теплой поры, благодаря душевному хозяину зимовья.

Ночи стали длинными, а световой день занимал всего несколько часов, и поскольку небо было затянуто плотным облачным покровом, казался коротким переходом от одной тьмы к другой.

Ложился спать Ахмад тогда, когда ощущал сильное утомление, просыпался рано, но до рассвета было еще далеко, и он лежал во мраке, предаваясь размышлениям. А подумать было о чем. Вспоминалась прошлая жизнь, недолгий московский период, а затем тюремные и лагерные злоключения. В общем-то, ему не в чем было упрекнуть себя, он вел себя достойно во все периоды жизни, и тем более непонятно было, за что же судьба оказалась столь неблагосклонной к нему. Но глупо сетовать на то, что уже свершилось, разумнее не сдаваться и верить в то, как писал великий Саади, что за холодной зимой обязательно придет теплая весна.