Любош Юрик - И придут наши дети

— Извините, пани… пани Грегорова. Могу ли я попросить вас кое о чем?

Матуш Прокоп с облегчением положил телефонную трубку и вытер пот со лба. Ему потребовалось больше часа, чтобы обзвонить Министерство строительства и техники, поймать референтов и заведующих отделами, которые предоставили ему информацию о недостроенной станции на нефтехимическом комбинате в Буковой. Он набросал краткий черновик, а текст продиктовал прямо в типографию. Он выслушал ругань старого Габарки, потом сентенции ответственного секретаря, мол, как же так, что он себе думает и почему ходит на рыбалку, когда сдается в печать номер, — и храни, мол, нас господь от такого вот заместителя главного. Когда все эти неприятности остались позади, он почувствовал, что история с комбинатом для него окончена.

Тогда еще он ни сном, ни духом не знал, как глубоко заблуждается.

На столе высилась гора рукописей, писем от авторов и читателей, а также целый список еще не сделанных телефонных звонков. Он сердито подумал, что если бы с самого утра был в редакции, а не на рыбалке, то его стол был бы очищен сейчас от всех этих редакционных дел, и что теперь ему придется разбираться со всем этим только после возвращения из Банской Каменицы, а к тому времени рукописей и писем станет втрое больше. Теперь он, конечно же, ничего не успеет: его ждет беседа с академиком Кубенко, а он к ней еще не готов, так что кофе придется отложить на потом. Он позвонил Бенядику, что сейчас зайдет к нему.

— Посмотри! — Бенё Бенядик показал на толстую папку вырезок. — Вот что я нашел в нашем архиве. ЭВМ выдала мне такой список публикаций и журналов, что я мог бы изучать их всю свою жизнь.

Прокоп подавленно смотрел на вырезки и на длинный список статей об окружающей среде. Ему было ясно, что до одиннадцати часов он не сможет просмотреть даже тысячной доли подготовленных материалов, и смиренно подумал о том, насколько непоследовательна профессия журналиста.

Он опустился на стул за широким столом и с минуту неподвижно глядел на груду бумаг, сомневаясь, стоит ли вообще за них приниматься или лучше пригласить Катю на чашку кофе.

— Я принесу тебе кофе, — отозвался Бенё, словно читая мысли Прокопа. — Ты хотя бы пока пролистай это.

Матуш благодарно взглянул на старого Бенядика и кивнул. Он раскрыл папку и приготовил чистый блокнот. Начал перелистывать вырезки, выписывая факты, цифры, идеи. Проблема не была для него ни новой, ни незнакомой, и он представлял, о чем ему надо говорить с академиком Кубенко, однако некоторые факты ошеломили его.

Он прикрыл глаза, и перед ним поплыла картина будущего: иссохшая, пустая земля, растрескавшаяся от засухи; уничтоженный, развеянный ветром верхний слой почвы, из которой при малейшем дуновении поднимаются тучи пыли, а кругом — душный, тяжелый и едкий воздух. Планета окутана газовой оболочкой, не дающей дышать, а вместо облаков на небе — непроглядный свод из углекислого газа, создающий эффект застекленного парника. Вместо прозрачных рек текут потоки грязной мути, которые несут в океаны жидкость, лишенную всякой жизни. И моря тоже мертвы, пляжи покрыты слоем нефти, заводскими отбросами и мертвыми птицами, города вымерли, улицы завалены грудами бетона и обломками машин. Погибли растения, плодородные поля превратились в пустыню; парниковая атмосфера на планете вызывает таяние арктических льдов; поверхность Мирового океана, который уже давно превратился в липкую кашу, затопляет берега, и целые континенты исчезают в этой пучине. А где же человек? На самой вершине какой-нибудь гималайской горы он строит себе огромный космический корабль, современный Ноев ковчег, чтобы погрузить в него остатки жизни и отправиться в космос на поиски новой, зеленой, живой планеты в бесконечных просторах Вселенной.

— Кофе, — вернул его к действительности Бенё Бенядик, поставил на стол чашку и уселся напротив. — Жалко, что у тебя нет больше времени. Там столько интересного! — Он тут же встал и двинулся к двери. — Не буду тебе мешать.

В комнате стало совсем тихо. Прокоп читал статью о радиоактивном излучении на некоторых атомных электростанциях.

Листая вырезки, он делал заметки и подсознательно думал о старом Бенядике, о том, как часто вспоминает он о Кисуце, откуда был родом. От его воспоминаний веяло идиллическими временами зеленых пастбищ с отарами овец и пастухами, виделась прозрачная Кисуца, кишащая рыбой, и воздух, покалывающий легкие, словно иголками, и старые телеги, запряженные парой волов, и нетронутые бескрайние равнины. А нынче плавает по реке белая пена из сточных канав, воздух отравлен дымом заводов, в горах полно туристов и мусора. Да и старый Бенядик не ютится больше в шалашах, он обслуживает ЭВМ в архиве Пресс-центра.

От этой мысли Матуш Прокоп передернул плечами. Стоит ли грустить по романтическим Кисуцам, стоит ли бунтовать против заводов, плотин и промышленности. Жалеть можно лишь о том, что некоторые предприятия построили, не обдумав заранее все как следует, нарушив подряд все инструкции, а теперь непреклонно спускают в реки свои отходы и отравляют воздух.

Он закрыл блокнот, отодвинул чашку, а разбросанные вырезки так и оставил лежать на столе — старый, добрый Бенядик приведет все это снова в порядок. Было без четверти одиннадцать.

В то время как Матуш Прокоп ехал в тридцатом автобусе из Пресс-центра на встречу с академиком, инженер Мартин Добиаш выезжал на служебном газике из ворот нефтехимического комбината в Буковой. Прямо в воротах ему пришлось резко затормозить — на дорогу шагнула какая-то женщина и, испуганно вскрикнув, выбросила вперед руку, словно защищаясь от автомобиля. Мартин выругался и со злостью распахнул дверцу, но когда увидел заводского юриста Веру Околичную с испуганным выражением лица, выскочил из газика.

— Мне кажется, я вас немного напугал.

— Кажется, — ответила она, и выражение испуга пропало. — Извините, я просто задумалась о важном деле.

Он присел на корточки и стал собирать рассыпанные бумаги, выпавшие у нее из рук.

— Какое такое важное дело, что из-за этого вы бросаетесь мне под колеса?

Она тоже опустилась на корточки, и ее клетчатая юбка задралась, обнажив колени, она скорее почувствовала, чем увидела, его любопытный взгляд и чуть капризно одернула подол.

— Да не знаю даже, — улыбнулась она. — Все важно. Ведь жизнь серьезная штука.

— Правда?! — По его голосу нельзя было понять, спрашивает он или соглашается. — Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Она сунула папку с бумагами под мышку и выпрямилась. Добиаш остался на корточках и снизу глядел на стройную высокую фигуру заводского юриста.