Любош Юрик - И придут наши дети

Он посмотрел на окно, как будто искал за ним лето, о котором собирался говорить, но за окнами было пасмурно и чувствовалось приближение грозы.

— Наше просвещение измучено постоянными реформами. Не проходит и двух-трех лет, как меняются учебники, основы преподавания, вся система обучения. Последствия этих частых перемен вы легко можете себе вообразить. Это порождает стихийность, а потом и проблемы с распределением выпускников… Нам нужны специалисты в области электроники, кибернетики, ядерной физики, нужны строители, химики. А их мало. Зато выпускники гуманитарных факультетов не могут найти себе работу и болтаются без места. Попробуйте только в Братиславе устроить на работу врача, социолога, юриста или филолога… Для этого надо иметь влиятельных знакомых! Влияние требуется и для вступительных экзаменов и вообще для всяких закулисных нажимов…

Я хочу сказать, — продолжал Прокоп, — что данный материал не рассматривает проблем, о которых я тут сейчас говорил. А мы не можем делать вид, что не знаем о них. Однако порой очень трудно назвать вещи своими именами… — Он перевел взгляд на третью полосу. — На третьей, как вы знаете, мой репортаж о нефтехимическом комбинате… Я не буду сам себя оценивать… хочу только сказать несколько слов, чтобы разъяснить ситуацию. Комбинат представляет опасность для Грона и всех его окрестностей. Случаю было угодно, чтобы именно в эти дни там произошла авария, о которой я предупреждал. Я поехал туда снова и встретился с директором комбината… Это была довольно неприятная встреча, и у меня осталось ощущение, что мы, журналисты, виноваты в тех недостатках, о которых пишем… — Он перевернул страницу. — Если хотите, мы можем поговорить об этом позднее, а сейчас — разворот четыре-пять. Я нахожусь в некоторой растерянности… Здесь репортаж о братиславском автозаводе, интеграция в странах СЭВ, комментарий к туристскому буму, беседа с заместителем министра просвещения… Гм… Каждый из этих материалов лишь перечисляет трудности…

Он замолчал, словно ждал, что кто-нибудь выскажется, но все молчали.

— Беседа с зам. министра — вообще пустое место. И это не его вина, а исключительно автора. Он должен был ставить острые вопросы, не позволяя уходить от ответов и повторять всем известные истины. А кроме того, эта беседа лишь повторение комментария со второй полосы…

Клиштинец наклонился над столом, словно хотел высказаться. Оба материала, которые сейчас критиковал Прокоп, готовил экономический отдел, и между двумя заведующими бывали частые столкновения по поводу качества статей. Почти на каждом совещании Клиштинец и Прокоп ссорились, сейчас, однако, Клиштинец не сказал ни слова. Он замер, потом в растерянности потянулся за чашкой и выпил кофе.

Прокоп испытующе взглянул на Клиштинца.

— Мои критические замечания касаются материалов всего этого разворота, — сказал он уже более миролюбиво, — то есть и материалов нашего отдела. К сожалению, лучших у нас не было. При составлении номера нам надо бы уделять больше внимания качеству материалов, а не тому, какой отдел их поставляет. Если отдел дает хорошую статью, пусть она идет в номер вне зависимости от того, на какой странице мы ее опубликуем…

Все поняли, что это пошла полемика с главным редактором, который строго следил за тем, чтобы выдерживалось разделение полос между отделами. Прокоп же теперь хотел внедрить идею открытых полос, чтобы тем самым стимулировать конкурентную борьбу среди редакторов. Порубан молчал, перечитывая какие-то записи, разложенные перед ним на столе.

— Да и заметка о туризме в преддверии сезона не выдерживает даже среднего уровня материалов этого разворота, — вернулся к разбору Прокоп. — Скверная заметка. Автор пишет о том, сколько прибавилось спальных мест, сколько приезжает к нам туристов и сколько наших путешествует за рубежом… Ну что ж, все это прекрасно. Но ни слова о том, в каком состоянии наши гостиницы, как варварски мы уничтожаем природу, как плохо работает сфера обслуживания…

— Страницы пятая и шестая… Международный отдел. Хорошая работа. — Прокоп сделал паузу. — Правда, и тут на языке вертятся вопросы. Как отразится рост цен на нефть у нас? Готовы ли мы к этому? Как обстоит дело с нашей задолженностью? Что у нас с внешней торговлей? Вопросов хоть отбавляй!

— Не знаю, относится ли это к газете, — отозвался Мариан Валент. — Международная политика делается не в газете.

— Да, не в газете, — кивнул Прокоп. — Но иногда мне кажется, что зря. Наш старый профессор в университете говорил нам, что для журналиста никакая тема не может быть табу, если он пишет о ней как марксист…

— Добрый, старый Маркс, — проворчал вполголоса Валент. — Если бы он только знал, как часто мы забываем его основы…

— Прошу вас воздержаться от ненужных замечаний, — сказал сердито главный редактор. — Вернемся к обсуждению номера.

— Разворот десять-одиннадцать, и здесь репортаж Гронца о Дунае и о новой гидросистеме Габчиково — Надьмарош. Я уже говорил о топливно-энергетической базе. Плотина на Дунае станет первой гидроэлектростанцией на нашем участке, и это будет иметь свои последствия для всего края… Материал Гронца — это ностальгия по старому Дунаю. Мы все время говорим о том, что наше вмешательство уродует природу. Взгляните вокруг себя… Еще немного, и вы не найдете места, где не громоздился бы мусор, не торчали бы провода, не дымились бы трубы и можно было бы выкупаться в реке. Иногда мне кажется, что мы живем на одной огромной свалке…

Он посмотрел на Гронца, который, склонив голову, сидел среди своих коллег.

— Как примирить две основные проблемы, как научиться использовать природу, не уничтожая ее? Никто не может сегодня смотреть на природу глазами романтика. Мы нуждаемся в сырье, и нет смысла дискутировать на эту тему, но мы не смеем забывать, что восстановительные возможности природы ограничены, мы не смеем нарушать весьма чувствительное для всех экологическое равновесие. Когда-то мы очень наивно кричали, что человек должен подчинить себе природу. Мы забыли, что и человек — это тоже природа. Какой смысл подчинять самого себя?

Никто не возражал.

— На Дунае создается огромное искусственное озеро, там будет стоять мощная гидроэлектростанция, которая даст нам миллионы киловатт-часов… но исчезнет вся романтика Дуная, его излучин и рукавов, исчезнет единственная в своем роде красота природы… А это — невосполнимая утрата.

Климо Клиштинец постучал карандашом по чашке.

— Извини, что прерываю тебя, — начал он гнусавым голосом, — но мне кажется, что ты смотришь на вещи слишком сентиментально. Пусть меня извинит и автор, но его репортаж тоже сентиментален. Мне жаль, что ты не наловишь рыбы, когда на Дунае загудят турбины. Это грустно, я понимаю. Но черт с ней, с рыбой, и с излучинами, когда речь идет об энергии. Нельзя же так ставить вопрос: или рыба, или энергия!