Борис Ветров - Приключения «чебурашки»

Таким был и магазин «Темп», куда доставили в этот раз бутылку-«чебурашку». Ближе к вечеру ее купили два подростка, одетые по моде, принятой у шпаны тех лет: армейские тулупы нараспашку, донельзя ушитые отечественные джинсы, венгерские сапоги-«дутыши» и на головах вязаные шапочки-«петушки» с гордым лейблом «Adidas». Шапочки вязали на местной фабрике, еще ничего не зная о правах на товарный знак. Перед тем как купить пару бутылок пива и пачку сигарет «Опал», подростки около часа промышляли возле культурного центра Читы — кинотеатра «Удокан». В нем крутили франко-итальянский боевик «Спасите “Конкорд”». На экране бандиты преследовали стюардессу с погибшего лайнера и журналиста, били шикарные машины, стреляли, падали и тонули. Когда крупный план показал обутую в кроссовку ногу журналиста, топящую педаль газа, по залу пронесся многократный шепот: «О, адидас, адидас». Изделия немецкой фирмы в СССР априорно считались культовыми.

Двое несовершеннолетних грабителей выбирали в потоке сверстников, направляющихся в кассу, того, кто по внешнему виду относился к «чмошникам», подходили и задавали традиционный вопрос:

— Откуда?

Если, невзирая на внешность, перед ними оказывался правильный пацан, он с ходу отвечал: «С Острова», «С Запчастей», «С ЗабВО» — и перечислял, кого он там знает. Неправильный же мялся и говорил — отсюда. После этого его отводили в сторону и бесцеремонно выворачивали карманы. Практически никто не сопротивлялся и тем более не пытался привлечь внимание.

Эти двое жили на Острове, в самом криминальном районе Читы, застроенном лабиринтами деревянных домов еще в конце XIX века. Большая часть мужского населения Острова прошла через колонии и тюрьмы и успешно передавала опыт подросшему молодняку. С островскими старались не связываться — на разборки они приходили с кастетами, велосипедными цепями, самопалами и прочим оружием. А иногда драться за Остров приходили и старшие братья — вспомнить молодость и размяться.

Возле кинотеатров, на площади Ленина во время ледяных горок, у зала игровых автоматов — везде правили бал островские. И в любом районе города они чувствовали себя хозяевами.

Настреляв мелочи у кинозрителей, они пили «Бархатное» во дворе общежития политехникума.

— Как Дюша?

— Лежит, хлебало разбито.

— А того поймали?

— Не, он с «Телецентра», туда ехать надо. Да так-то нормальный чувяк, Дюша первый дергаться начал.

— Чего делать будем вечером?

— К Ленке пошли?

— Да ну… чего там делать-то?

— Натаха придет

— И че?

— В очё! Посидим. Или полежим.

— Натаха не даст.

— С херов ли? Свечнику давала и Дрюне…

— Да ну?

— Я те говорю! Гребется, как швейная машинка «Зингер». У Ленки сегодня мать в ночь.

— Так чего-то хоть взять надо. Хоть один пузырь.

— Ну, пошли, сейчас натрясем, скоро сеанс в «Удокане».

Бутылка осталась стоять на заснеженной спортплощадке, возле крашенного синей краской «рукохода». Бежали мимо двое первоклашек, один с разбегу двинул ногой, но двинул неумело. Бутылка не разбилась, а пролетела пять метров и ткнулась в сугроб возле мусорного ящика. Там и подобрал ее дворник, которого окрестная студенческая братия звала Сизый нос.

Сизый нос пил, но был не алкоголиком, а просто пьяницей. Пил всегда один, ощущая удовольствие не от результата, а от процесса. Сдавал бутылки, покупал в гастрономе бутылку портвейна (водку не переносил, мучила изжога), приходил в свою комнатку на первом этаже общежития и запирался на ключ. Сдергивал пробку, взрезав ее кухонным ножиком с засалившейся деревянной рукояткой, наливал в стакан, принесенный из студенческой столовой, коричневую жидкость, какое-то время смотрел на нее, потом неторопливо выпивал и тут же жевал кусок хлеба, положив сверху половинку плавленого сырка. Закуривал. Смотрел перед собой. Может, вспоминал тарахтение дизелей на полигоне, где мыл он когда-то золото, сидя за рычагами бульдозера, толкая перед собой на стол промприбора кубометры породы. Отпахав сезон, гордый, приезжал домой с большими деньгами. За день тяжелой, грязной работы старатель зарабатывал больше тридцати рублей — как член ЦК КПСС. Правда, платить приходилось здоровьем и нервами — по восемь месяцев вдали от дома, в зимовьюшках, без выпивки и женщин. И ежедневный двенадцатичасовой тяжелый труд без выходных и праздников. Однако, отработав сезон, можно было купить кооперативную квартиру или, если позволял блат, «Жигули».

А вот последнее возвращение праздничным не получилось. Приехал, как положено, с крупным аккредитивом, с таежными гостинцами жене и любимице дочке. А дома… дома дочки не было, а был некто Кирилл Васильевич. И забегавшие, заметавшиеся глаза жены — приехал мужик раньше назначенного срока на две недели.

Так и началась его новая жизнь. Деньги — дочке на книжку, а сам — назад в тайгу, да только долго там не проработал, стало темнеть в глазах, и накатывала периодически слабость — так что ни сесть, ни встать. В районной больнице нашли шумы в сердце и запретили тяжелый труд. Спасибо, свояк бывший устроил в общежитие. Тут он и дворник, и плотник, и слесарь-сантехник. И крыша над головой. А как потянет после выпивки поговорить по душам, так идет он на вахту к бабе Вале. Она и домашним угостит, и выслушает, и про свое расскажет. Хорошо делается Сизому носу. Уютно. Как у матери. Но мать далеко — в Нерчинске. Только раз в месяц шлет он ей переводом пятьдесят рублей с короткой припиской — все хорошо, жив-здоров.

Вот и сидит Сизый нос у бабы Вали, смотрит, как работают ее короткие толстые пальцы спицами. Вяжет Баба Валя свитер внуку, который придет через год с армейской службы. Вяжет и боится, что маловат будет свитерок — парень за три года на флоте вымахает, поди.

Сизый нос слушает ее рассказы о внуке, смотрит, как свет настольной лампы отражается в толстом стекле, которым прижат к столу список телефонов директора и преподавателей техникума, местного ЖЭКа и центрального отдела милиции. На стекле — желтый грязноватый телефон, трубка обмотана изолентой. Щелкают спицы, продолжается рассказ. Но бдительности баба Валя не теряет.

— Игорь! Куда девушку повел?

— Я быстро, баб Валь, учебники отдать!

— Пусть ждет, а ты сам сбегай принеси!

— Ну, баб Валь…

— Ну, хорошо, давай документ, девушка. До одиннадцати!

В это время звонит телефон

— Аллой! Общежитие! Когой? Какого Валеру? К трубке не зовем! — И хлоп саму трубку на рычажки из прозрачного пластика.

— Ой, Коля-Николай (так, оказывается, зовут Сизого носа), жениться тебе надо. Ты ж молодой еще! Что это за жизнь у тебя?

— Молодой! — усмехается Николай.

И правда, никто и не подумает, что этому багроволицему мужику с седой щетиной всего сорок два года.